Работы предстояло много, это Эли сразу поняла. Что-то в мире Гостя было нарушено, так глубоко внутри, что сразу и не разберешь. Эли, впрочем, и не торопилась. Она не спеша, тщательно простукивала, прощупывала Поверхность, наблюдала, как крутятся ее колесики и шестеренки, вслушивалась в щелчки, стрекот и шелест. И чем дольше вслушивалась, тем отчетливей понимала: единственная беда этого мира — люди. Они, словно ржавчина, проникали в самое сердце сложного мирового Механизма и разъедали его изнутри. Они создавали вещи, не стоившие того, чтобы быть. Они были испорчены. Мир Гостя заслуживал лучших.
Рисковое это дело, творить Живое без Золота. Но Эли знала, что справится. И не с таким справлялась. К тому же, подготовилась она — тщательнее некуда. Создала себе помощников — из металла и камня, так было привычнее, но уже с какой-никакой душой. Хорошие получились ребята. Могущественные. Потом подобрала маленькую, неполоманную еще девочку из старых людей — в качестве образца. Веселую, безобидную, любознательную — именно таким она хотела видеть новое человечество. Теперь дело было за малым — хорошенько все вычистить.
*** Cнаружи закричали — так пронзительно, что стало больно ушам. За окном, на высоте третьего этажа, плыло лицо семилетней соседской девочки: распахнутый рот, зажмуренные глаза, дурацкие бантики на тонких косичках. Не помня себя, она бросилась в прихожую, сорвала с вешалки ворох курток (они не упали, а медленно всплыли к потолку) выудила туристический рюкзак и принялась судорожно набивать его всем тяжелым, что только попадалось под руку. Лыжные ботинки, книги, банки с какими-то соленьями...Что-то еще держалось на своих местах, что-то сорвалось с места, взлетело, не желало даваться в руки. Не получится, понимала она, не удастся пересидеть этот ужас в квартире с закрытыми окнами. Нужно схватить что потяжелее и бежать, в подвал, в канализацию, куда угодно, лишь бы поглубже, лишь бы ближе к земле. Муж, выскочивший из комнаты следом за ней, кажется, тоже понял. — В машину и в подземный гараж. Там не достанет. На лестничной клетке было еще хуже, чем в квартире. Откуда-то хлестал ветер, сбивал с ног, влек за собой. С каждым шагом в животе нарастало сосущее чувство — такое бывает на американских горках, за мгновение до того, как начнешь падать. Их машина была припаркована у самого подъезда. Схватиться за дверную ручку, потом за кромку мусорного бака — и дотянешься до бокового зеркала. Ее муж пошел первым, шаркая ногами, чтобы случайно не оттолкнуться от земли, открыл дверцу, протянул ей руку. Убедившись, что она прочно держится, помог снять не влезавший в узкий проем рюкзак. Порыв ветра ударил как раз в тот момент, когда она, выпутываясь из лямок, на мгновение отпустила кромку проема. Земля вывернулась из-под ног, а спасительный автомобиль вдруг оказался в нескольких метрах от нее.
Она еще успела мельком оглядеть двор: мужа, обнимающего огромный нелепый рюкзак; мальчишку, из последних сил цепляющегося за вкопанный в землю железный турник; ветви деревьев, будто в молитве поднятые вверх... А потом ветер развернул ее лицом к небу — такому близкому и огромному, какого ей никогда не приходилось видеть, испещренному силуэтами улетающих людей и предметов.
*** Наблюдая за очищением старого мира, Эли смеялась, и механические боги вторили ей. "Не бойся, парень," — думала, — "Уж я-то тебя не подведу."
Она не просила возносить её. Но раз уж это сделано… раз он сам решил так… что ж. Она сделает для этого мира всё, что может. Потому что она может многое. Потому что ведь любовь — самая великая сила, всегда и во всех мирах. Потому что несчастен тот, кто никогда не испытывал её — настоящей, великой, той любви, когда можно отдать всё и ничего не попросить взамен. Ничто иное не может сравниться с нею. Этому миру так не хватает её. Но Сестра умеет любить, и Сестра научит их.
*** Юноша продаёт квартиру, чтобы оплатить операцию своей возлюбленной. Её не спасают, но по крайней мере он знает, что сделал всё возможное. Двое сходятся в драке. Каждый из них готов доказать, что способен на всё ради своей дамы — пусть бы даже и ценой собственной смерти. «А когда я постарею или подурнею, тогда вы разрешите мне прислуживать вам», — шепчет цыганка солдату. Стареющая мать получает пенсию и тут же отправляет три четверти её в столицу сыну. Соседи, жалея её, будут изредка её подкармливать, она будет смущаться и отказываться. Эти деньги — вместе с небольшой стипендией сына и большей частью его зарплаты — уйдут на подарки его однокурснице, которая так никогда и не посмотрит на него. Но он и не ждёт взаимности. Пилот истребителя уходит в крутое пике и направляет нос самолёта в склады вражеского топлива. Она вспоминает лица родных, мысленно прощается со всеми. За секунду до взрыва она шепчет имя своей родины — той, для которой не жалко умереть. Монах запирается в келье, встаёт на колени перед иконой, достаёт плеть — тяжёлую, со свинцовым наконечником. Целует ноги изображённого на иконе, глубоко вдыхает. Когда первый удар обрушивается на его спину, он на мгновение зажмуривает глаза, но не даёт голосу сорваться и продолжает шептать слова молитвы. В келье душно пахнет кровью.
*** Несмотря на почти ураганный ветер, небо чистое, и опускающееся солнце заливает золотом не до конца остывшие руины. Сестра Смерть идёт между тел. Наклоняется над каждым и шепчет: спи спокойно, ты сделал всё это не зря.
Она не просила возносить её. Но раз уж это сделано… раз он сам решил так… что ж. Она сделает для этого мира всё, что может. Потому что она может многое.
Потому что ведь любовь — самая великая сила, всегда и во всех мирах. Потому что несчастен тот, кто никогда не испытывал её — настоящей, великой, той любви, когда можно отдать всё и ничего не попросить взамен. Ничто иное не может сравниться с нею.
Этому миру так не хватает её.
Но Сестра умеет любить, и Сестра научит их.
***
Юноша продаёт квартиру, чтобы оплатить операцию своей возлюбленной. Её не спасают, но по крайней мере он знает, что сделал всё возможное.
Двое сходятся в драке. Каждый из них готов доказать, что способен на всё ради своей дамы — пусть бы даже и ценой собственной смерти.
«А когда я постарею или подурнею, тогда вы разрешите мне прислуживать вам», — шепчет цыганка солдату.
Стареющая мать получает пенсию и тут же отправляет три четверти её в столицу сыну. Соседи, жалея её, будут изредка её подкармливать, она будет смущаться и отказываться. Эти деньги — вместе с небольшой стипендией сына и большей частью его зарплаты — уйдут на подарки его однокурснице, которая так никогда и не посмотрит на него. Но он и не ждёт взаимности.
Пилот истребителя уходит в крутое пике и направляет нос самолёта в склады вражеского топлива. Она вспоминает лица родных, мысленно прощается со всеми. За секунду до взрыва она шепчет имя своей родины — той, для которой не жалко умереть.
Монах запирается в келье, встаёт на колени перед иконой, достаёт плеть — тяжёлую, со свинцовым наконечником. Целует ноги изображённого на иконе, глубоко вдыхает. Когда первый удар обрушивается на его спину, он на мгновение зажмуривает глаза, но не даёт голосу сорваться и продолжает шептать слова молитвы. В келье душно пахнет кровью.
***
Несмотря на почти ураганный ветер, небо чистое, и опускающееся солнце заливает золотом не до конца остывшие руины.
Сестра Смерть идёт между тел. Наклоняется над каждым и шепчет: спи спокойно, ты сделал всё это не зря.
заказчик, он же а1