Его зовут деревенщиной с того самого первого момента, когда он только ступает на мостовые Столицы и нечаянно задевает локтем щеголеватого тощего парня с козлиной бородкой. Смотрите, куда идете - тогда говорит ему парень, обмахивая пострадавший бок носовым платком и глядя с великолепным, похоже, тщательно отрепетированным, презрением. - Возможно, в вашем... м-м-м... селении правила общежития ещё не изобрели, но здесь-то прогресс не стоит на месте. Потом их будет много - таких вот франтов, готовых с вежливым сарказмом объяснить, где следует оставаться всем сельским жителям - но этот запоминается особо, потому что он первый.
Ему приходится долго привыкать к высотным зданиям. Они стискивают улицы, заслоняют небо, и после Степи, открытой небу и взгляду, это выматывает. Давит. Первые дни он то и дело поднимает голову, пытаясь разглядеть солнце, облако, птицу, хоть что-то, но выходит у него редко. Ни о каком восходе и закате речи не идет.
Его происхождение узнают по одежде, по манере держаться, по едва заметно отличающейся манере выговаривать слова. Первая девушка, с которой он ложится, называет его дикарем, заметив его благоговение перед обнаженным телом - а сосед по комнате зовет идиотом, видя его трепет перед раскрытой плотью, даже если она всегда лишь нарисована в учебнике по анатомии.
Ему не хватает запаха твири - без этого он не мыслит осень осенью - и ещё больше не хватает знакомых лиц. Если ты вырос в Городе, ты можешь узнать большую часть тех, кого видишь на улице - в Столице такое не пройдет.
Каждую неделю он пишет длинные письма отцу и по ночам видит во сне Степь. Каждое утро, поднимаясь, понимает, насколько не хватает травяных отваров, которые не заменит никакой кофе. На своем курсе он один из лучших и только это и примиряет его с действительностью.
Его зовут деревенщиной с того самого первого момента, когда он только ступает на мостовые Столицы и нечаянно задевает локтем щеголеватого тощего парня с козлиной бородкой. Смотрите, куда идете - тогда говорит ему парень, обмахивая пострадавший бок носовым платком и глядя с великолепным, похоже, тщательно отрепетированным, презрением. - Возможно, в вашем... м-м-м... селении правила общежития ещё не изобрели, но здесь-то прогресс не стоит на месте.
Потом их будет много - таких вот франтов, готовых с вежливым сарказмом объяснить, где следует оставаться всем сельским жителям - но этот запоминается особо, потому что он первый.
Ему приходится долго привыкать к высотным зданиям. Они стискивают улицы, заслоняют небо, и после Степи, открытой небу и взгляду, это выматывает. Давит. Первые дни он то и дело поднимает голову, пытаясь разглядеть солнце, облако, птицу, хоть что-то, но выходит у него редко. Ни о каком восходе и закате речи не идет.
Его происхождение узнают по одежде, по манере держаться, по едва заметно отличающейся манере выговаривать слова. Первая девушка, с которой он ложится, называет его дикарем, заметив его благоговение перед обнаженным телом - а сосед по комнате зовет идиотом, видя его трепет перед раскрытой плотью, даже если она всегда лишь нарисована в учебнике по анатомии.
Ему не хватает запаха твири - без этого он не мыслит осень осенью - и ещё больше не хватает знакомых лиц. Если ты вырос в Городе, ты можешь узнать большую часть тех, кого видишь на улице - в Столице такое не пройдет.
Каждую неделю он пишет длинные письма отцу и по ночам видит во сне Степь.
Каждое утро, поднимаясь, понимает, насколько не хватает травяных отваров, которые не заменит никакой кофе.
На своем курсе он один из лучших и только это и примиряет его с действительностью.
Ух, аж от обиды и тоски самой горло перехватило! Спасибо больше за исполнение!
Эх, хотелось бы больше работ об Артемии на учебе в Столице...