Т19-6

[One-String IPL]

Бурах/Данковский, укус.

@темы: Мор (Утопия), выполненное, XIX тур

Comments

[Гость]

Исполнение 1, 701 слово.

Ева была счастлива целый день, предвкушая встречу с Даниилом, — пока под вечер в её дом не ввалился Потрошитель.
Отворилась дверь, в тёплую комнату ворвался мокрый осенний ветер и принёс с собой холод и запах твири. На лакированный паркет натекла лужа, от огромных ботинок с каждым шагом отваливались комья глины с налипшими листьями. В кожаной куртке зияли прорехи с побуревшими краями — следы ножевых ран. Ева видела такие, когда два года назад ей взбрело в голову побыть сестрой милосердия. Он дышал, как волк, в последний момент осмелившийся уйти за флажки.
Она видела по его глазам — жёлтым, хищным, — по тому, как медленно он поднимал ноги, как глубоко и с присвистом дышал, что он вот-вот упадёт от усталости. Только бы не здесь. Только бы оказалось, что заглянул он по ошибке, что сейчас уйдёт и она больше никогда его не увидит.
— Не бойся, — оскалился Потрошитель. — Бакалавр тебя защитит... если что.
— Даниила нет... Он возвратится вечером.
— Ну так я подожду.
Она вскрикнула, когда он рухнул в её кресло. Изогнутые деревянные ножки заскрипели, но выдержали. Потрошитель повозился недолго, закрыл глаза и больше не шевелился — пока снова не открылась входная дверь и не вошёл Даниил.
Он не прогнал непрошеного гостя, напротив — провёл его к себе, зашил раны и накормил. С тех пор Даниил пренебрегал Евой. Потрошитель приходил, когда вздумается, не спрашивая позволения поднимался на второй этаж, и под его тяжёлыми шагами прогибалась лестница над головой у Евы. Дом больше не был светлым уютным уголком, он пропах кровью, потом и спиртовыми настоями на твири. Потрошитель казался слишком огромным и неповоротливым, он проходил мимо полок, и изящные вещички летели на пол. Он замечал любимое варенье Евы, которое она ела из хрустальных розеточек в те дни, когда ей было грустно, но не слишком, и после её опасливого кивка — а как отказать этому страшному человеку? — сжирал полбанки за раз. Приходил, в очередной раз сочась кровью, и когда Ева отказывалась подойти к нему, напуганная, отрывал кусок от воздушных занавесок персикового цвета и заматывал раны, чтобы не истечь кровью, дожидаясь Даниила и его шёлковой нити.
Казалось, под её крышей поселился зверь, опасный, недобрый, неприрученный. Ева видела этого зверя в отливающих янтарём глазах, в кривой усмешке, больше похожей на оскал, во взгляде исподлобья и во всклокоченных волосах.
Он приносил Даниилу человеческие сердца, и Ева не видела, чтобы кто-то выносил их наружу. Она выходила во двор и, склонившись, рассматривала траву под окнами, отчаянно желая найти там выброшенные сердца. Но среди пожухлых стеблей ничего не было. Ева пробовала поговорить об этом с Даниилом, но тот лишь рассеянно кивал и спешил наверх, где его уже ждал Потрошитель.
Ева боялась не за себя. Она боялась, что с Даниилом расправятся, как только он перестанет быть нужным. Ей снилось, как его разрывают на куски, как грязные когти пропарывают беззащитную кожу и Потрошитель выдирает из его груди сердце.
Они вовсе перестали с ней считаться. Даниил вспомнил о ней только утром того дня, когда Город ждал Инквизитора. Он мерил шагами комнату, бормотал под нос: «Я же сказал ему прийти. Где его черти носят?» — и совсем не ждал, чтобы Ева ему ответила.
Она надеялась, что Потрошителя прирезали наконец в подворотне, как шелудивого пса. Что он стонет, пожираемый песчанкой, где-то под забором. Что он не выдержал, испугался и ушёл в степь в одиночестве ждать, когда мор отступит.
Когда открылась входная дверь, Даниил смолк на полуслове и бросился вперёд. Они замерли, молча пожирая друг друга взглядом. По осунувшемуся лицу Потрошителя снова стекал дождь. Он вдруг встряхнулся, будто только сейчас проснулся, — от него разлетелись брызги, как от выбравшейся из воды собаки, — сгрёб Даниила за плечи и повлёк на второй этаж. Шаги не добрались до гостевой комнаты, остановились на середине пути. Послышались возня и глухой удар.
Ева подобралась к лестнице, тихонько переступая босыми ногами, и заглянула за угол.
Потрошитель навалился на Даниила, прижал к стене и склонился над его шеей. Даниил запрокинул голову, закрыл глаза. Он дышал шумно и часто, напряжённый, будто струна, лицо кривилось в гримасе боли. Он вскрикнул и попытался отстраниться, но Потрошитель удержал его.
Ева убежала, забралась в постель и укрылась с головой одеялом. Мутные твириновые кошмары ожили, обернулись реальностью. Она вытащила из-под подушки плоскую бутылку коньяка и прикладывалась к горлышку, пока в голове не зашумело, а страх не скрылся за зыбкой пеленой.
Она проснулась ночью. В окно светила полная луна. Из степи доносился вой волков.

[Гость]

Просто

[Jane D. Ankh-Veos]

Здорово же

Он замечал любимое варенье Евы, которое она ела из хрустальных розеточек в те дни, когда ей было грустно, но не слишком, и после её опасливого кивка — а как отказать этому страшному человеку? — сжирал полбанки за раз.

"Спокойствие, Ева, только спокойствие!")

[MuTsubaki]

заказчик рад, что так быстро появилось исполнение) С отношением я не мог определиться до куска с самим укусом. Хорошо оно, автор, хорошо. Спасибо.

[yisandra]

горячо!

[Anna-Mouvi]

Хорошо получилось! Нравится, что от лица Евы все рассказано, с такими нужными и важными мелочами обычной женской жизни) Вообще больше зацепило описание страха и жизни с ним, чем отношения Бураха и Данковского.

Спасибо!

[inq-princess]

Головокружительно, потрясающе.

[Гость]

Спасибо всем! Очень рада, что вам нравится.

А.

[Гость]

Вот только оборотней на Горхоне не хватает для полного счастья . Но написано здорово.

[Гость]

Вот только оборотней на Горхоне не хватает для полного счастья

А ведь это могли быть вампиры. хд

[Гость]

Эстетика не вампирская. Нужен парный драббл, чтобы кусал Данковский и с вампирской эстетикой тогда.
А поиск "долгожителей" - это Данковский потерянных родственничков ищет, на самом деле.

[Морихэл]

Автор, это просто офигенно!

[Гость]

Гость, в 12:12 , нам нужна такая заявка на следующий тур, чёрт. я уже хочу это написать)

[malmavitta]

Любимый цвет, любимый размер.)) Все кинки как из палаты мер и весов — Бакалавр с поджатыми губами, Потрошитель в грязи и крови, любовный треугольник с Евой.
Еву в этих раскладах жалко все время, но конкуренции она не выдерживает, Данковского можно пленить либо большой силой интеллекта, либо рвущей преграды животной страстью.

[Гость]

Спасибо-спасибо! Автору так приятно.

И на радостях

Исполнение 2 (парное к 1), 701 слово.

Бакалавр дождался приглашения — воспитанный человек, не чета местным.
— Благодарю, — шевельнулись бескровные губы.
Он спрашивал о детях Бодхо — о гонимых в этом каменном Городе, тех, кто не знал ничьей заботы, кроме заботы Оспины. Слова падали тяжёлыми камнями, давили на плечи, пригибали к земле голову.
Оспина вскинулась и начала плести свой тягучий заговор. Но гостя не сбить с толку язвительными укусами, не увести в сторону. Он раздвинул губы — чуть-чуть оттянул правый уголок рта в сторону, — улыбнулся. Под его равнодушным взглядом у Оспины спазмом свело горло, а когда отпустило, она как на духу выдала всё, что хотел знать бакалавр.
Он резко развернулся, взмахнув плащом, бесшумно заскользил к выходу. Оспина опустилась на пол, слушая частое биение сердце, успокаивая дыхание.
Когда стемнело, она собрала поесть детям Бодхо, но в подвале было пусто и холодно. Она ползала на коленях по грязному полу, выискивала следы, но не нашла ничего. Ни пятнышка крови.
Самозванка ближе к земле, она сумела почуять то, что не давалось Оспине.
«Холодный демон», — напевно протянула Самозванка.
Оспина оберегала гаруспика, так велели ей линии. Ради чего ещё задержалась она на верхней стороне степи? Ради чего ещё повременила Суок, не стала забирать свою дочь, когда утихла первая вспышка? Оспина берегла его от знаний, час которых ещё не пришёл, у сердца держала удэй старшего Бураха, рассказывала, что знала, о травах и о долгих таглурах.
Но каждый раз, когда гаруспик приходил к ней, она видела за его спиной неподвижную фигуру в развевающемся плаще.
— Твоими устами говорит бакалавр. Я не стану ему помогать, — отвечала она, когда гаруспик просил помощи. Тот пожимал плечами и уходил.
Когда бакалавр появился в следующий раз, от его губ пахло горячей кровью Высших.
— Протяни руку, Оспина, — сказал он. Она не смотрела ему в глаза, задыхалась от стянувших грудь холодных обручей и всё болтала какую-то чушь, но он перебил: — Нужно проверить твою кровь.
Против воли она посмотрела ему в глаза — чёрные, блестящие, взволнованные. Впервые его взгляд не был отстранёнными.
Она протянула руку.
Пока шприц наполнялся густой степной кровью, его пальцы дрожали, ноздри трепетали, он приоткрыл рот, в полутёмной комнате бело сверкнули зубы, язык скользнул по губам.
— Никуда не уходи, — отрывисто бросил бакалавр. — Жди. Ты ещё можешь мне понадобиться.
Но с тех пор он не приходил, не снисходил больше. Не говорил о нём гаруспик, хоть и продолжал, околдованный, служить ему, подносить плоть и кровь детей Бодхо. Тень бакалавра угадывалась в бледных запавших щеках гаруспика, в налитых лиловым отметинах на шее, во всё тусклевших глазах, из которых с каждым днём утекало немного тепла.
Эта кража гневила Землю. Тепло менху, влага менху принадлежали ей, а не гостю с той стороны.
Оспине не доставало сил оплести гаруспика своими словами, утянуть в топкую степную глубину. Она бы обволокла его своей заботой, мудрым наставлением, направила и привела на угодный Степи перекрёсток. Так наказывали ей линии. Но гость перерезал их, перекусил белыми зубами, и не оставалось ничего иного, кроме как подбирать обрывки да увязывать их заново, уродливо, с узелками и перетяжками.
— Где он взял кровь Высших?
Гаруспику нахмурился её тону. Ещё бы, она не бакалавр, ей не позволено говорить с ним прямо. А он выбрал себе хозяина и скалится на слово против. Уклад больше ему не указ, и Оспина поняла, что услышит в ответ, до того, как прозвучало:
— Не твоего ума дело.
— Опомнись! Если ты забыл всё, так слушай тех, у кого мозги ещё не отшибло! Он задурил тебе голову, охмурил. Ты не по своей воле выбираешь дорогу, ты пляшешь под его дудку.
— Подчиняйся мне, а не надоедай советами.
Она не могла ослушаться ясного указа, её линии не позволяли своевольничать. Так просто — вручить себя в чужие руки и раствориться в том, чья воля поглотит твою.
Вот отчего гаруспик позволял бакалавру дёргать себя за ниточки, — поняла Оспина. Вот что, выходит, приворожило его.
В глухой ночной час к Оспине заглянула Мишка.
— Куколка, — сказала она. — Ходила к башне. Захотела пить и пошла.
Рот куклы пропитался чем-то тёмным, при свете керосиновой лампы не разглядеть, чем именно. Но Оспина почуяла кровь Высших, и на спине выступил липкий пот.
Следующей ночью гаруспик не вошёл как к себе домой, на что имел право как менху и как господин. Остановился на пороге и равнодушно попросил:
— Позволь войти.
Оспина — фамилиар семьи Бурахов, Оспина раба. Скрипнули дверные петли, и гаруспик смерил её равнодушным взглядом. Она медленно кивнула, посторонилась, и только тогда он переступил порог.

[MuTsubaki]

Заккзчик обрёл новый хедканон в виде Баралавра-вампира. Это ж просто охрененно, автор, спасибо огромное.
свастливый заказчик

[Anna-Mouvi]

Интересное получилось исполнение с вампиром)) Странное, но интересное)
Спасибо.