В Театре холодно. После летнего вечера, царящего снаружи, кожа мгновенно покрывается гусиной кожей и хочется сбежать, куда глаза глядят, вынырнуть за дверь обратно в тепло и свет. Аннушка ежится. Аннушка переступает с ноги на ногу, не выпуская дверную ручку. Она несколько дней собиралась прийти сюда, и всё равно нужно время, чтобы сосредоточиться. Уж слишком всё вокруг памятно, слишком близко. Она оправляет юбку - пальцы бледные и уже ледяные - поднимает голову красивым царским жестом. Она сейчас красива, и знает это. Только что Театру до её красоты? Стук каблучков гулко отзывается под сводами. Анна идет, ступая словно по незримой линии, легко поднимается по лестнице. Ей хочется быть знаменитой. Хочется блистать, чувствовать толпу вокруг. Аннушка любит представления и любит играть.
Директор Театра поднимается ей навстречу. Небольшая комната, красивое зеркало в резной оправе, узкая кровать. На мгновение подкатывает к горлу память - мальчишка-марионеточник с золотыми глазами, фыркающий и показывающий девчонкам-актрискам язык - и растворяется от предостерегающего неподвижного взгляда - "Ничего не было. Я тебя не знаю" Она сама не замечает, как кивает. Есть что-то завораживающее в кукловодах, какая-то профессиональная деформация... Впрочем, у Анны иммунитет. Она, в конце концов, росла среди артистов и кукольников. -Здравствуйте, здравствуйте, импресарио, - мило щебечет она в том нарочитом стиле, который привыкла использовать при общении с мужчинами, - Я столько слышала о вас, и вот... Он улыбается и кивает на стул. Готовится подхватить заданный легкомысленный тон. Прошлое пришло к нему, как приходит ко всем.
Они говорят ни о чем, а вокруг трепещет, раскрывается память. Тихое потрескивание костра, белые мигающие звезды. Лай дрессированных собачек старика Клавдия, чуть фальшивая мелодия скрипки. Ржание лошадей. Плач украденного ребенка, проснувшегося в первый раз. Невнятное бульканье уродов в темноте, за светлыми пятнами костров. Аннушка вспоминает, как ей будили голос, пробивали ему дорогу из груди, да так и не пробили. Марк морщится, вспоминая своих первых кукол. Оба делали всё, чтобы это забыть.
-Позволь мне спеть на твоей сцене, - наконец, просит Анна, когда нейтральные темы разговора кончаются, а пульсация прошлого становится почти невыносимой. И сразу ей становится зябко и неприятно, кажется на мгновенье, что в углах, в тенях, зажглись желтые тусклые глаза - "К нам, к нам?". Бессмертник склоняет голову и смотрит испытующе, а потом вдруг смеется, хлопнув в ладоши. Нарочитый, неприятный смех. -Нет, Ангел, нет. Я ещё не выжил из ума и не хочу разориться... В его глазах пляшет, отражается - девочка на сцене, тонконогая, голенастая, тянет одну тягучую ноту. Не выдерживает, дребезжит, срывается, и голос у неё неприятный, слишком хриплый и надтреснутый. "Будешь танцевать, - вспоминает Анна слова старой певицы, учившей её искусствам, - Таланта к пению у тебя нет, девочка. Помидорами закидают же..." И она привычно глотает обиду. Думает на мгновение - шантаж, почему нет, в самом деле? - но почти слышит всё тот же искусственный смех - "Ты расскажешь, милейшая, я в долгу не останусь. Обоих и приговорят. Будет красиво, как ты думаешь?"
-
-
08.08.2012 в 19:49476.
В Театре холодно. После летнего вечера, царящего снаружи, кожа мгновенно покрывается гусиной кожей и хочется сбежать, куда глаза глядят, вынырнуть за дверь обратно в тепло и свет.
Аннушка ежится. Аннушка переступает с ноги на ногу, не выпуская дверную ручку. Она несколько дней собиралась прийти сюда, и всё равно нужно время, чтобы сосредоточиться. Уж слишком всё вокруг памятно, слишком близко. Она оправляет юбку - пальцы бледные и уже ледяные - поднимает голову красивым царским жестом. Она сейчас красива, и знает это.
Только что Театру до её красоты?
Стук каблучков гулко отзывается под сводами. Анна идет, ступая словно по незримой линии, легко поднимается по лестнице. Ей хочется быть знаменитой. Хочется блистать, чувствовать толпу вокруг. Аннушка любит представления и любит играть.
Директор Театра поднимается ей навстречу. Небольшая комната, красивое зеркало в резной оправе, узкая кровать. На мгновение подкатывает к горлу память - мальчишка-марионеточник с золотыми глазами, фыркающий и показывающий девчонкам-актрискам язык - и растворяется от предостерегающего неподвижного взгляда - "Ничего не было. Я тебя не знаю"
Она сама не замечает, как кивает. Есть что-то завораживающее в кукловодах, какая-то профессиональная деформация... Впрочем, у Анны иммунитет. Она, в конце концов, росла среди артистов и кукольников.
-Здравствуйте, здравствуйте, импресарио, - мило щебечет она в том нарочитом стиле, который привыкла использовать при общении с мужчинами, - Я столько слышала о вас, и вот...
Он улыбается и кивает на стул. Готовится подхватить заданный легкомысленный тон.
Прошлое пришло к нему, как приходит ко всем.
Они говорят ни о чем, а вокруг трепещет, раскрывается память. Тихое потрескивание костра, белые мигающие звезды. Лай дрессированных собачек старика Клавдия, чуть фальшивая мелодия скрипки. Ржание лошадей. Плач украденного ребенка, проснувшегося в первый раз. Невнятное бульканье уродов в темноте, за светлыми пятнами костров.
Аннушка вспоминает, как ей будили голос, пробивали ему дорогу из груди, да так и не пробили.
Марк морщится, вспоминая своих первых кукол.
Оба делали всё, чтобы это забыть.
-Позволь мне спеть на твоей сцене, - наконец, просит Анна, когда нейтральные темы разговора кончаются, а пульсация прошлого становится почти невыносимой. И сразу ей становится зябко и неприятно, кажется на мгновенье, что в углах, в тенях, зажглись желтые тусклые глаза - "К нам, к нам?". Бессмертник склоняет голову и смотрит испытующе, а потом вдруг смеется, хлопнув в ладоши. Нарочитый, неприятный смех.
-Нет, Ангел, нет. Я ещё не выжил из ума и не хочу разориться...
В его глазах пляшет, отражается - девочка на сцене, тонконогая, голенастая, тянет одну тягучую ноту. Не выдерживает, дребезжит, срывается, и голос у неё неприятный, слишком хриплый и надтреснутый.
"Будешь танцевать, - вспоминает Анна слова старой певицы, учившей её искусствам, - Таланта к пению у тебя нет, девочка. Помидорами закидают же..."
И она привычно глотает обиду. Думает на мгновение - шантаж, почему нет, в самом деле? - но почти слышит всё тот же искусственный смех - "Ты расскажешь, милейшая, я в долгу не останусь. Обоих и приговорят. Будет красиво, как ты думаешь?"
Маски смотрят ей вслед.
-
-
08.08.2012 в 20:00автору поклон, благодарность и печеньки, если он мне явится :3
-
-
08.08.2012 в 21:02-
-
08.08.2012 в 22:28я, почему-то, так и думала)спасибо вам *о* очень нравится, как вы пишите, правда