Степные травы с шорохом раздвинулись, и в круг света от костра вступил Даниил. Прищурившись, - после травянистой мглы глаза болезненно отреагировали на яркий огонь, - он различил у костра ссутулившегося Стаматина. Молча передал ему флягу. На донышке плескалось пахучее, вязкое, с густым смоляным запахом. Андрей, так же, не издавая ни звука, приложился к ней, мощно отхлебнул. Глоток в темноте прозвучал, как всхлип. И только тогда заговорил, быстро, с бессильной угрозой в голосе, точно горький травяной настой разбил невидимые оковы на языке. - Вот уж верно говорят, что имеем – не храним, потерявши – плачем, не уберёг, не усмотрел, не позаботился… Голос сорвался на рык и Андрей с силой пнул костёр. В ночное небо взметнулось облако искр. Бакалавр мягко коснулся его плеча, точно говоря – не надо. Без Евы Омут стал холоден и пуст. Душа ушла из него, и возвращаться в ставший вдруг чужим дом не хотелось. Душа поселилась в Соборе, но войти туда Бакалавр не мог, точно величественное здание было убийцей Евы, и он почти слышал, как мечется под сводами эхо короткого звонкого крика, словно падала птица, потерявшая крылья. Слегка раздвинув шкуры, закрывающие вход в палатку, смотрел испуганный Червь на пару мужских силуэтов у разорённого и затухающего костра, и не смел выйти, точно осязал горе, испытываемое ими. Узы, связанные из общего горя, всегда были самыми прочными.
Горлышко бутылки влажно блестит в свете костра. Андрей, растянувшись на траве, говорит, глядя куда-то в мутно небо над Степью: - А что тебе до того, Даниил. Твоя женщина – Мария. - Откуда такая информация? – осведомляется Бакалавр, перехватывая неверно раскачивающуюся бутылку из рук Стаматина. - Говорят, – туманно отзывается Андрей. - Мало ли, что говорят. Моя женщина осталась в столице. - Как ее зовут? - «Танатика». - Красивое имя. - Смертельно красивое. Лягушки дают вечерний концерт, смешивая свое пение со стрекотанием цикад. Болото дышит влагой и травяным соком. Где-то за краем видимости копошатся Черви, складывают травы – савьюр к савьюру, твирь к твири. Земное к земле. - Она в самом деле думала, что взлетит, – шепчет Андрей в каком-то странном экстатическом исступлении, и его лицо делается неузнаваемым и страшным в огненных отблесках. - Дай сюда. Дай это мне, – просит Даниил, и почти насильно вырывает бутылку из пальцев Стаматина. Тот не сопротивляется, разом обмякнув, как кукла. Он кажется таким податливым, когда Бакалавр тянет его к себе, поднимая его голову, старается держать его на плаву, чтобы Андрей не захлебнулся, если ему станет дурно. Даниил вспоминает давнее, почти забытое, вытесненное тяжкими годами после: Андрей, такой молодой, еще без черных теней под глазами, без жестоких гримас, пробегающих по лицу, как водная рябь. Андрей в амфитеатре, где они вместе слушали лекции – вместо того, чтобы конспектировать лекцию, рисует в тетради контуры странных крипт и пронзающих землю стилетов. - Мне жаль, – говорит Даниил, придерживая голову Андрея и пытаясь вложить в свои слова все, что чувствует. Все о Еве, о темном будущем Города, о мертвых мечтах. И об Андрее – молодом, улыбающемся, без жестких складок возле рта и без отчаянности смертника в глазах. - Мне жаль, – говорит Даниил, пытаясь вместить все свое чувство в эти два слова. Но Андрей уже спит.
Исполнение 3, ок. 350 слов. Немного не по заявке, потому что не в степи, но вот так получилось.
Сперва, напротив него сидит Андрей, потом Петр. Они почти не разговаривают, в основном пьют. Похожие-непохожие лица Стаматиных плывут в густом воздухе. Теперь напротив снова Андрей. Даниил не может смотреть на него, отворачивается к сцене. Травяные невесты не танцуют сегодня. Гортанная песня звучит пугающе, неправильно, как будто пахнущая дурманными травами степь втекает под крышу кабака. Совсем плохо – сжимает грудь и кружится голова. Жар прокатывает по телу, оставляя холодную испарину. Щеки мокрые. Даниил ведет по лицу ладонью. - Я болен, - кажется, он говорит это вслух, едва бормочет в сомкнутые ладони, - мне нельзя идти домой. Там Ева, не хочу ее заразить… Крови на пальцах нет, но жжет в горле и глазах. - Идем-идем! – над ухом гудит голос Андрея, который вдруг оказывается, рядом, и тянет Даниила куда-то, обхватив за плечи. Тащит по лестнице под дождь и прислоняет к стене. - Дыши глубже, - приказывает Андрей. От холодного влажного воздуха дурнота немного отступает. Андрей нависает над ним, опершись руками о стену. - Отойди. Я заразился. Жар. Больно в горле… и в груди. - Нет, доктор. Диагноз не верный. Это твирин. И горе. И вина. По крайней мере, я надеюсь, ты на это способен. Муть в голове слегка рассеивается, и он поднимает глаза. Андрей кривится. Улыбкой это можно назвать с трудом. - Ненавидишь меня? – едва слышно спрашивает Даниил. - За что? За то, что она захотела, чтобы ты согрел ее постель на пару осенних ночей? Неужели думаешь, что ты ее первое увлечение? Если бы проклятая Песчанка не спутала карты, ты уехал бы в Столицу, и она снова была бы моей. - А если нет, - губы плохо слушаются, звуки вязнут, но у Даниила скверная привычка всегда все выяснять до конца. Взгляд Андрея больной и тяжелый, как твириновый хмель. - Если нет, - повторяет Андрей - если нет, тогда я взял бы вас обоих. Он наклоняется и целует. Жестко, отчаянно, несколько долгих мгновений безжалостно терзая губы, заставляя поверить, что было бы, так как он сказал. А потом уходит, оставляя Даниила одного. Ветер степи завывает в спиралях Многогранника, скатывается по крыше Собора, стонет на улицах агонизирующего города и бросает в лицо капли холодного дождя.
-
-
01.06.2012 в 01:14Степные травы с шорохом раздвинулись, и в круг света от костра вступил Даниил. Прищурившись, - после травянистой мглы глаза болезненно отреагировали на яркий огонь, - он различил у костра ссутулившегося Стаматина. Молча передал ему флягу. На донышке плескалось пахучее, вязкое, с густым смоляным запахом. Андрей, так же, не издавая ни звука, приложился к ней, мощно отхлебнул. Глоток в темноте прозвучал, как всхлип.
И только тогда заговорил, быстро, с бессильной угрозой в голосе, точно горький травяной настой разбил невидимые оковы на языке.
- Вот уж верно говорят, что имеем – не храним, потерявши – плачем, не уберёг, не усмотрел, не позаботился…
Голос сорвался на рык и Андрей с силой пнул костёр. В ночное небо взметнулось облако искр.
Бакалавр мягко коснулся его плеча, точно говоря – не надо. Без Евы Омут стал холоден и пуст. Душа ушла из него, и возвращаться в ставший вдруг чужим дом не хотелось. Душа поселилась в Соборе, но войти туда Бакалавр не мог, точно величественное здание было убийцей Евы, и он почти слышал, как мечется под сводами эхо короткого звонкого крика, словно падала птица, потерявшая крылья.
Слегка раздвинув шкуры, закрывающие вход в палатку, смотрел испуганный Червь на пару мужских силуэтов у разорённого и затухающего костра, и не смел выйти, точно осязал горе, испытываемое ими. Узы, связанные из общего горя, всегда были самыми прочными.
-
-
01.06.2012 в 07:31З.
-
-
01.06.2012 в 09:45А.
-
-
01.06.2012 в 13:52успокоившийся мимопроходящий
-
-
01.06.2012 в 14:00А.
-
-
28.04.2013 в 23:28287 слов.
Горлышко бутылки влажно блестит в свете костра.
Андрей, растянувшись на траве, говорит, глядя куда-то в мутно небо над Степью:
- А что тебе до того, Даниил. Твоя женщина – Мария.
- Откуда такая информация? – осведомляется Бакалавр, перехватывая неверно раскачивающуюся бутылку из рук Стаматина.
- Говорят, – туманно отзывается Андрей.
- Мало ли, что говорят. Моя женщина осталась в столице.
- Как ее зовут?
- «Танатика».
- Красивое имя.
- Смертельно красивое.
Лягушки дают вечерний концерт, смешивая свое пение со стрекотанием цикад. Болото дышит влагой и травяным соком. Где-то за краем видимости копошатся Черви, складывают травы – савьюр к савьюру, твирь к твири. Земное к земле.
- Она в самом деле думала, что взлетит, – шепчет Андрей в каком-то странном экстатическом исступлении, и его лицо делается неузнаваемым и страшным в огненных отблесках.
- Дай сюда. Дай это мне, – просит Даниил, и почти насильно вырывает бутылку из пальцев Стаматина.
Тот не сопротивляется, разом обмякнув, как кукла. Он кажется таким податливым, когда Бакалавр тянет его к себе, поднимая его голову, старается держать его на плаву, чтобы Андрей не захлебнулся, если ему станет дурно.
Даниил вспоминает давнее, почти забытое, вытесненное тяжкими годами после: Андрей, такой молодой, еще без черных теней под глазами, без жестоких гримас, пробегающих по лицу, как водная рябь. Андрей в амфитеатре, где они вместе слушали лекции – вместо того, чтобы конспектировать лекцию, рисует в тетради контуры странных крипт и пронзающих землю стилетов.
- Мне жаль, – говорит Даниил, придерживая голову Андрея и пытаясь вложить в свои слова все, что чувствует.
Все о Еве, о темном будущем Города, о мертвых мечтах. И об Андрее – молодом, улыбающемся, без жестких складок возле рта и без отчаянности смертника в глазах.
- Мне жаль, – говорит Даниил, пытаясь вместить все свое чувство в эти два слова.
Но Андрей уже спит.
-
-
29.04.2013 в 02:59-
-
29.04.2013 в 09:07Не з.
-
-
21.05.2013 в 11:38Сперва, напротив него сидит Андрей, потом Петр. Они почти не разговаривают, в основном пьют. Похожие-непохожие лица Стаматиных плывут в густом воздухе. Теперь напротив снова Андрей. Даниил не может смотреть на него, отворачивается к сцене.
Травяные невесты не танцуют сегодня. Гортанная песня звучит пугающе, неправильно, как будто пахнущая дурманными травами степь втекает под крышу кабака.
Совсем плохо – сжимает грудь и кружится голова. Жар прокатывает по телу, оставляя холодную испарину. Щеки мокрые. Даниил ведет по лицу ладонью.
- Я болен, - кажется, он говорит это вслух, едва бормочет в сомкнутые ладони, - мне нельзя идти домой. Там Ева, не хочу ее заразить…
Крови на пальцах нет, но жжет в горле и глазах.
- Идем-идем! – над ухом гудит голос Андрея, который вдруг оказывается, рядом, и тянет Даниила куда-то, обхватив за плечи. Тащит по лестнице под дождь и прислоняет к стене.
- Дыши глубже, - приказывает Андрей.
От холодного влажного воздуха дурнота немного отступает. Андрей нависает над ним, опершись руками о стену.
- Отойди. Я заразился. Жар. Больно в горле… и в груди.
- Нет, доктор. Диагноз не верный. Это твирин. И горе. И вина. По крайней мере, я надеюсь, ты на это способен.
Муть в голове слегка рассеивается, и он поднимает глаза. Андрей кривится. Улыбкой это можно назвать с трудом.
- Ненавидишь меня? – едва слышно спрашивает Даниил.
- За что? За то, что она захотела, чтобы ты согрел ее постель на пару осенних ночей? Неужели думаешь, что ты ее первое увлечение? Если бы проклятая Песчанка не спутала карты, ты уехал бы в Столицу, и она снова была бы моей.
- А если нет, - губы плохо слушаются, звуки вязнут, но у Даниила скверная привычка всегда все выяснять до конца.
Взгляд Андрея больной и тяжелый, как твириновый хмель.
- Если нет, - повторяет Андрей - если нет, тогда я взял бы вас обоих.
Он наклоняется и целует. Жестко, отчаянно, несколько долгих мгновений безжалостно терзая губы, заставляя поверить, что было бы, так как он сказал. А потом уходит, оставляя Даниила одного.
Ветер степи завывает в спиралях Многогранника, скатывается по крыше Собора, стонет на улицах агонизирующего города и бросает в лицо капли холодного дождя.
-
-
21.05.2013 в 14:10Хрр, какой он.
Автор 3, это здорово!
-
-
21.05.2013 в 14:12а.
-
-
21.05.2013 в 14:18