Рапира разрывает крепкий лоснящийся шёлк балдахина, словно Брату с такой силой это ничего не стоит. А она, его Сестра, и бровью не ведёт, разнежившись среди бархатных подушек, лепестков, тающих свечей и густого дыма благовоний, будто равнодушная наложница при виде ворвавшегося к ней одного из солдат шейха.
- Предательница! Кровопийца! Вслед за хлёсткими словами, намеренными уязвить гордость преступницы Табу, капли Пурпура обжигают роскошную смуглую кожу. Но самолюбие Авы ничуть не страдает - напротив, втайне торжествует. Лишь ядовитый Цвет заставляет изогнуться от горячей боли, и Китобой, воспользовавшись временной слабостью, стаскивает женщину с ложа, бросая на колени, к своим острошпорым сапогам, нацелив острие ржавой шпаги в томную грудь. Поднимая взгляд на разневанного Хранителя, глаза Сестры хитро поблескивают, отражая блики десятков свечей. - Ну, накажи, слуга Фратрии, если хватит рабской трусости не пренебречь её законами.
Он оставляет её в изнеможении на расстеленных покрывалах, и уходя, даже не смотрит, ожидая униженного раскаяния, хоть ему для того и не надо оборачиваться. Раны кровоточат искристым Янтарём, на ресницах по-египетски подведённых глаз дрожат невольные слёзы. Но Ава улыбается сквозь боль. Никто ещё так не мстил своему Брату, одновременно и раскрывая боевые тайны приблудному Гостю, и ставя репутацию своего господина во Фратрии под сомнение одним уже своим существованием у него в подчинении. Но ни Китобою, ни кому угодно другому никогда не подчинить её полностью, что бы там ни говорили, как бы ни угрожали Кошмаром и ни пытали. Тем более, что к последнему обманщица из-за нарастающей регулярности почти успела привыкнуть. ...Расслабляющий полумрак, восточные ароматы и прохлада шёлка облегчают страдания эфирной плоти и духа до следующего визита.
Рапира разрывает крепкий лоснящийся шёлк балдахина, словно Брату с такой силой это ничего не стоит.
А она, его Сестра, и бровью не ведёт, разнежившись среди бархатных подушек, лепестков, тающих свечей и густого дыма благовоний, будто равнодушная наложница при виде ворвавшегося к ней одного из солдат шейха.
- Предательница! Кровопийца!
Вслед за хлёсткими словами, намеренными уязвить гордость преступницы Табу, капли Пурпура обжигают роскошную смуглую кожу. Но самолюбие Авы ничуть не страдает - напротив, втайне торжествует. Лишь ядовитый Цвет заставляет изогнуться от горячей боли, и Китобой, воспользовавшись временной слабостью, стаскивает женщину с ложа, бросая на колени, к своим острошпорым сапогам, нацелив острие ржавой шпаги в томную грудь.
Поднимая взгляд на разневанного Хранителя, глаза Сестры хитро поблескивают, отражая блики десятков свечей.
- Ну, накажи, слуга Фратрии, если хватит рабской трусости не пренебречь её законами.
Он оставляет её в изнеможении на расстеленных покрывалах, и уходя, даже не смотрит, ожидая униженного раскаяния, хоть ему для того и не надо оборачиваться. Раны кровоточат искристым Янтарём, на ресницах по-египетски подведённых глаз дрожат невольные слёзы. Но Ава улыбается сквозь боль. Никто ещё так не мстил своему Брату, одновременно и раскрывая боевые тайны приблудному Гостю, и ставя репутацию своего господина во Фратрии под сомнение одним уже своим существованием у него в подчинении.
Но ни Китобою, ни кому угодно другому никогда не подчинить её полностью, что бы там ни говорили, как бы ни угрожали Кошмаром и ни пытали. Тем более, что к последнему обманщица из-за нарастающей регулярности почти успела привыкнуть.
...Расслабляющий полумрак, восточные ароматы и прохлада шёлка облегчают страдания эфирной плоти и духа до следующего визита.
Смутил только Пурпур... Имелась в виду его общая агрессивность, м?
Заказчик
страдает проклятием Гиппократапутает яды(