Хор голосов в соборе не стихает. Возмущённые, взбудораженные, возбуждённые - гомон их оглушает, стройное пение вливается в уши нескончаемым потоком, а в нём слышен надрывный чистый плач, который можно было бы принять за детский. Нет, невинные дети не плачут так горько: так оплакивают пороки, собственные ошибки и грехи. На тесных ступеньках темно, лестница крутая, приходится сидеть на разных ступеньках. Белые ноги Евы лежат на коленях Даниила, кожа идёт гусем, она дрожит то ли от рыданий, то ли от холода. - Я дура! Я не смогла... Не смогла, понимаешь?- бормочет вполголоса девушка, закрывая заплаканное лицо ладонями. Данковский не может найти для неё слов утешения, а потому только гладит девушку по голове, по плечам, по спине и твердит исступлённо: «Всё будет хорошо... Ты не виновата...» Оба мокрые до нитки. С кончика носа Даниила капает Еве на грудь, ручьями льёт с волос, с одежды, вниз-вниз-вниз по ступеням. Кожаный плащ Данковского тяжело свисает с плеч, липнет к телу, платье Евы стало совсем прозрачно.
- Ева! Кажется, он едва успевает. Крыша крутая, и самое страшное - поскользнуться, напугать её, позволить совершить глупую и леденящую душу ошибку. Дождь оглушительно падает с заволоченных чёрной тучей небес, кажется, что он больно бьёт, остервенело, жестоко. Она не слышит. Она разводит руки, а плечи её безвольно опущены, голова висит будто у покойницы. Кажется, в шее не осталось позвонков. Ева похожа на утопленницу-ундину, готовую броситься в пучину. Данковский в последний момент обхватывает девушку руками, прижимает её спиной к своей груди, не даёт шагнуть вперёд. А она будто ждала этого... Тут же прижимается к нему и начинает, как по команде, плакать...
- Я просто трусиха,- уверенно повторяет неудавшаяся самоубийца, вбивая себе в голову эту мысль. - Всё кончилось,- бубнит Данковский и обнимает окоченевшую девушку. Милая перепуганная Ева жмётся к его груди, сквозь рубашку он чувствует её дрожь и только крепче держит, словно боится, что она снова сорвётся, или упадёт куда-то из его объятий. Куда-то, откуда совсем не будет возврата... Страх приходит к Еве запоздало, и иногда она начинает биться в руках Даниила, как птица, и метаться, будто что-то её гонит. Хватает его за плечи, заглядывает в глаза с надеждой, целует в тяжёлые усталые веки, потрескавшиеся обветренные губы... Тишину нарушает звук открывшихся дверей и гулкие быстрые шаги. - Ева! Ева!- зовёт кто-то, и Даниил узнаёт этот звучный громкий голос сразу. По каменному полу стучат каблуки и лязгают приделанные к туфлям лезвия. - Дура!- восклицает Андрей, грубо притягивая заплаканную задавшуюся Ян к себе, даже не обратив внимания на Данковского. Он набрасывает на плечи девушки свой холщовый плащ и спрашивает, о чём она только думала. Уводит, оставляя Бакалавра сидеть в одиночестве. Он не обижается. Главное, что Ева жива. И ему кажется, или она всё же вполоборота на прощание виновато смотрит на него?
-
-
18.03.2012 в 00:14Хор голосов в соборе не стихает. Возмущённые, взбудораженные, возбуждённые - гомон их оглушает, стройное пение вливается в уши нескончаемым потоком, а в нём слышен надрывный чистый плач, который можно было бы принять за детский. Нет, невинные дети не плачут так горько: так оплакивают пороки, собственные ошибки и грехи.
На тесных ступеньках темно, лестница крутая, приходится сидеть на разных ступеньках. Белые ноги Евы лежат на коленях Даниила, кожа идёт гусем, она дрожит то ли от рыданий, то ли от холода.
- Я дура! Я не смогла... Не смогла, понимаешь?- бормочет вполголоса девушка, закрывая заплаканное лицо ладонями. Данковский не может найти для неё слов утешения, а потому только гладит девушку по голове, по плечам, по спине и твердит исступлённо: «Всё будет хорошо... Ты не виновата...»
Оба мокрые до нитки. С кончика носа Даниила капает Еве на грудь, ручьями льёт с волос, с одежды, вниз-вниз-вниз по ступеням. Кожаный плащ Данковского тяжело свисает с плеч, липнет к телу, платье Евы стало совсем прозрачно.
- Ева!
Кажется, он едва успевает. Крыша крутая, и самое страшное - поскользнуться, напугать её, позволить совершить глупую и леденящую душу ошибку.
Дождь оглушительно падает с заволоченных чёрной тучей небес, кажется, что он больно бьёт, остервенело, жестоко.
Она не слышит. Она разводит руки, а плечи её безвольно опущены, голова висит будто у покойницы. Кажется, в шее не осталось позвонков. Ева похожа на утопленницу-ундину, готовую броситься в пучину.
Данковский в последний момент обхватывает девушку руками, прижимает её спиной к своей груди, не даёт шагнуть вперёд.
А она будто ждала этого... Тут же прижимается к нему и начинает, как по команде, плакать...
- Я просто трусиха,- уверенно повторяет неудавшаяся самоубийца, вбивая себе в голову эту мысль.
- Всё кончилось,- бубнит Данковский и обнимает окоченевшую девушку. Милая перепуганная Ева жмётся к его груди, сквозь рубашку он чувствует её дрожь и только крепче держит, словно боится, что она снова сорвётся, или упадёт куда-то из его объятий. Куда-то, откуда совсем не будет возврата...
Страх приходит к Еве запоздало, и иногда она начинает биться в руках Даниила, как птица, и метаться, будто что-то её гонит. Хватает его за плечи, заглядывает в глаза с надеждой, целует в тяжёлые усталые веки, потрескавшиеся обветренные губы...
Тишину нарушает звук открывшихся дверей и гулкие быстрые шаги.
- Ева! Ева!- зовёт кто-то, и Даниил узнаёт этот звучный громкий голос сразу. По каменному полу стучат каблуки и лязгают приделанные к туфлям лезвия.
- Дура!- восклицает Андрей, грубо притягивая заплаканную задавшуюся Ян к себе, даже не обратив внимания на Данковского. Он набрасывает на плечи девушки свой холщовый плащ и спрашивает, о чём она только думала. Уводит, оставляя Бакалавра сидеть в одиночестве.
Он не обижается. Главное, что Ева жива. И ему кажется, или она всё же вполоборота на прощание виновато смотрит на него?
-
-
18.03.2012 в 00:40мимокайман
-
-
18.03.2012 в 11:38заказчик
-
-
18.03.2012 в 12:38здорово!
-
-
18.03.2012 в 13:15-
-
18.03.2012 в 14:52-
-
07.04.2012 в 22:55