Т9-3.

[One-String IPL]

Бакалавр. Обвинение в государственной измене, эшафот

@темы: IX тур, Мор (Утопия), выполненное

Comments

[Гость]

1.
801 слово.
Автор обещал - автор написал. Может быть, второй исполнитель подтянется с ангстом )

Основная казнь просвещенной Столицы - повешение. Расстрел - мера военного времени. Изредка применяется он к преступникам от войны и тем, кому Власти решают даровать самую милосердную из смертей. Но ему, конечно, такого снисхождения не дождаться. Он не сумел выполнить их задание, не сумел уберечь их любимый Городок-игрушку, и теперь на снисхождение рассчитывать нечего.
Повесят, как обычного убийцу или вора.
Просвещенная Столица относится к казням философски. Собирается небольшая толпа ценителей такого рода зрелищ, и тех, кто жаждет посмотреть на торжество справедливости. Приходит палач, скрывающий лицо под капюшоном, приходит представитель Властей - в темном плаще и белой маске. Раньше он не понимал, почему этот человек всякий раз разный и никогда не открывает лица. Теперь понял - нет всемогущим демиургам хода в их искусственный мирок. Вынуждены заводить особую куклу для оглашения своей воли... А может быть, они просто договариваются, что происходит вне их песочницы, в придуманной Столице. Договариваются - и становится по слову их...
Он восходит на эшафот медленно и почти торжественно. Знаменитый в Городе плащ истрепан и запачкан пеплом, но он так и не удосужился сменить его на что-нибудь. Всё равно. Он умрет сегодня.
Самое смешное - после Боен, после дышащей в спину Песчанки, после Евы, Театра, Многогранника - уже как-то всё равно.
Представитель зачитывает приговор - голос его сух и невыразителен - а он смотрит в голубое небо и вспоминает всё хорошее, что когда-то было с ним. Как с Гаруспиком удирали по зараженным улицам от шайки бандитов. Как пили с Андреем, отмечая встречу, и как он валял Петра по земле, надеясь выбить из него чертежи, а заодно и вопиющую его дурость. Как Ева готовила ему кофе, сидела у изголовья, когда он, изрядно помятый, только приполз от Блока. Этих "как" много, странно, и в эпидемии были светлые моменты, и за ними теряется жизнь до-Города. До этого страшного горнила судьбы, сплавляющего всё в одно и намертво выжигающего свое клеймо на душе...
Прежний Данковский обязательно обратился бы к толпе с речью. Нынешний только щурится на солнце, наслаждаясь его лучами. Словно что-то перегорело, когда садился на поезд, покидая загнивающий Город и потускневший Многогранник... Мишка тогда ещё сказала серьезно - дети провожали его пестрым табором, почему-то глядя с жалостью, а не с ненавистью - "Хорошо, что уезжаете, доктор". Он услышал в этом - "Хорошо, что вам хватило ума."
Движение в толпе наметилось внезапно. С левого края, там, где было меньше людей, целеустремленным клином пробивалась к эшафоту группа людей. Впереди работал локтями тяжелый светловолосый мужчина, с лицом таким, что впору было отскакивать с его дороги с воплями. За ним пристроились ещё люди, но Даниила уже крепко взяли за плечо, накинули на шею петлю... Он рванулся, словно внезапно очнувшись - там, в толпе, мелькали знакомые дикие глаза Андрея, пропитого Петра не толкали только потому, что его закрывал брат - но палач уже дернул рычаг, и мир ушел из под-ног.
Где-то дико и страшно закричал один из Стаматиных - в накатывающей агонии он не сумел уловить, который - что-то просвистело в воздухе...
Данковскому повезло трижды, что было совершенно неслыханно для него, вечного неудачника.
Первое везение - при ударе не сломались шейные позвонки.
Второе везение - Андрей всегда любовно точил все свои ножи, и бил без промаха за много шагов.
Третье везение - проваливаясь в черную пасть люка Даниил успел кое-как сгруппироваться, и всего лишь намертво отшиб левую ногу, а не сломал обе.
Над его головой уже что-то кричал палач, кто-то булькал, захлебнувшись собственной кровью... Данковский провел рукой по шее - чувствовался под пальцами след от грубой веревки - и беззвучно захохотал-закашлялся от ирреальности ситуации и дикой боли в горле.

Чай - хоть и едва теплый - обжигал гортань. Даниил зло кашлял, хрипел, но всё-таки кое-как вливал в себя глоток за глотком. Говорить он почти не мог - след от веревки был уже неприятного лилового оттенка - и получались только выплевывать невнятные отрывистые слова.
Вокруг него сидела вся "группа спасения". Молчаливый Гаруспик, довольный Петр, Андрей чистил вдоволь нахлебавшуюся крови наваху. Тут же примостились и дети, которых упрямый Бурах, похоже, потащил с собой. Хотя, может быть, это упрямая Капелла потащила и его и остальных... В нынешним состоянии Данковский не брался гадать. Он вообще ни за что не брался. Пил мелкими глотками чай, слушал болтовню Петра - тот был на удивление почти трезв и оттого болтлив - почти ничего не запоминал. В будущем - когда спадет отек и можно будет говорить, не опасаясь боли - он собирался устроить всему этому табору внушительных масштабов скандал. Просто так. Потому что неожиданно очнувшаяся жажда жизни требовала выхода.
-...А потом мы уехали. Андрей сказал, что этак Клара и до нас доберется, а он не может меня весь день сторожить. Да и все посбегали, ну мы и...
Данковский жмурился, слушая повесть злоключений, смотрел, как кивает Андрей, и думал, что скандал, может быть, и не состоится.
Может быть, он просто скажет им всем "Спасибо" и будет заново строить жизнь, раз уж его так не хотят отпускать на тот свет.

[Э.м.]

Заказчик рад безмерно выполнению обещания)
В теории можно было обойтись той частью, где Дан смотрит в небо и вспоминает всё хорошее - это прокатило бы за отчаянно жизнерадостный ангст! Но Андрей настолько шикарен, что верю, верю безоговорочно.
Только вот в детей не поверила абсолютно, уж прости.

Но я всё равно спасибо. Мне понравилось.
Откройся что ли, страна должна знать своих героев.

[Белая Ворона]

Я так не умею. Мне же жалко доктора убивать! Да и Стаматинов я обещала )
Ну, детей требовал больше мой фанон, по которому из Города, в котором победила Клара, бегут все. Иногда я такая зануда в мелочах, прости.
Открывшийся автор.

[Jane D. Ankh-Veos]

Только вот в детей не поверила абсолютно, уж прости.

А что, неужто в клочки разорвать должны были?)
просто читатель

[Э.м.]

Белая Ворона, просто без них могло бы обойтись. Как и без Бураха, но впрочем его наличие погрело заказчику душу.
Всё равно спасибо.

А что, неужто в клочки разорвать должны были?)

Во! Вот это я тоже хочу почитать.

[Гость]

не стали бы они никого спасать, в Городе за Данковского только Ева была((( А у остальных свои интересы и свои группировки. Но как же приятно было все-таки прочитать...

[Э.м.]

Гость, да и та не слишком-то в результате помогла.
Но знаете, иногда хочется почувствовать, что кому-то он всё-таки был нужен. Кроме оставленного в Столице кота.

[Белая Ворона]

Гость,
А почему бы нет, собственно? В Городе - одно. Эпидемия, все, все заняты собой и только собой.
Но в Столице - просвещенной Столице, в которой инстинктивно хочется держаться вместе - новые правила, неодобрение Властей, твирина нет, друзей нет, привычных мест нет - у Андрея вполне могло взыграть ретивое. Или Петр мог вспомнить все успехи Даниила на ниве их спасения. А уж Гаруспику сам бог велел - они только и делали, что пересекались друг с другом, прикрывали друг друга до фатального расхождения во взглядах и вытаскивали друг друга из тюрьмы.
Я лично верю в людскую благодарность )

[Jane D. Ankh-Veos]

Я лично верю в людскую благодарность )

Лишь бы эта вера прожила подольше...

[inq-princess]

Красиво, сочно

[Ламира]

Белая Ворона, вы навели меня на мысль и эта мысль ела мой мозг.

НЕ исполнение заказа.

896 слов, что было до

Чудеса. Вот как называется то, что творится в Городе.
Бегают по улицам прозрачные кошки, расцветают из стен домов чудесные цветы на месте жуткой плесени, умершие родные приходят к оставшимся говорить, обнимать их, наставлять. Дурманно цветут травы вокруг города, хотя и прошли им уже все сроки.
Чудеса творит Клара, чудеса зовет она в Город, окровавленными ладошками обнимает их, гладит по шерстке, зовет по именам.
Уклад уходит. Бегут в Степь Черви, уводя за собой невест своих; поднимаются наверх по течению Горхона мясники, в одну и ту же сторону идут, не сговариваясь. В домах менху собирают вещи, прощаются с родным городом, и находят один за другим силы оставить за спиной открытыми двери опустевшего дома.
Мысль о побеге бьется в голове, не дает покоя, чудеса бегут по пятам, обнимают за плечи, заглядывают в глаза, смеются, кусают и ждут чего-то. Менху Бурах, законный наследник и управитель пустеющих Боен до последнего упорствует, не желая бежать. Долг его был в том, чтобы защитить, и остался таков, только враг стал неявен, прозрачен, растаял в воздухе и спрятался за спиной. Каждый день, вчитываясь в записки отца, осматривая шаг за шагом Бойни и Термитник, уходя в Степь, Бурах ищет подсказку – а сигнальные костры вокруг Города горят словно сами собой, как бы их ни тушили.

Раньше курган Раги был местом чудес и молитв, местом обрядов и таинств. Кровь делала сказанное Законом, Кровь отвечала на волю Служителей, Степь благословляла их. Здесь, если бы все шло как должно, назвали бы Артемия Старшиной над Бойнями, здесь во исполнение воли покойного отца он бы назвал братом Стаха Рубина, разделив с ним свою кровь. Теперь Стах и знать никого не знает, крепко Клара держит его за сердце.
А на кургане спокойно. Нет здесь тех чудес, что пронизывают Город – только запах земли, только шорох ветра. Спокойствие наполняет душу, хотя и не шепчет больше Степь, не говорит с ним, не утешает. Тихо горят факелы, виден сигнальный огонь вдалеке, а между ними стоит Шабнак.
Когти длинные, зубы острые, ждет Шабнак-Адыр, ждет, глядя на костер, а за ней другие ждут – духи степные, чудеса, из Земли являющиеся, давно умершие, не рожденные никогда. Альбинос здесь, и чучелки травяные в рост человеческий, и камни идущие. Ждут они – ждут чудеса Степи, пока пустят их дальше, потому что нет в них ни зла, ни добра, а есть только чудо их, дикое, чуждое, неудержимое.
Гаснет костер, словно чьей-то злой волей затушен – и на толщину стебля твири двигается вперед Шабнак, а за ней и прочие, и еще бы шаг – но снова разгорается огонь, много лет границей охранявший Город. Стоят чудеса степные, ждут, знают, что будет следующий шаг – через час или через год, но будет.
В благодарном поклоне касается кургана Бурах, кровью из ладони своей щедро кропит землю, и бежит через Заводы, до последней травинки выгребает свои запасы, рассовывает по карманам все нужное, быстрее, быстрее - а потом по мосту к дому Виктории, потому что иного долга у него теперь нет. Эспе ушла давно; Инквизитор в Столицу отправилась, проигравшая; убит старший Влад, за теряющую силы Каину цепляется младший.
Виктория не просто ждет – она готова в дорогу. Спичка и Ноткин уже заканчивают паковать мешки, Ласка поправляет на дочке Тычика ботиночки, Мишка молча сидит в углу, обняв любимую куколку, сама Хозяйка сверяется с длинным списком, указывая поочередно на разные мешки. Предусмотрительны взрослые дети Города, и умны – умнее своих старших.
- Ты ведь проведешь нас? – смотрит она грустно. Брата оставляет, отчий дом, склеп матери, всю жизнь свою оставляет на что-то, что еще не может понять.
- Идем, - отвечает он спокойно, пытаясь хоть немного подбодрить девочку, снять с нее эту тяжесть. – Сейчас же идем.
Каждому из детей он вяжет на одежду пучки трав – наговоры делать не обучен, но хоть так защитить их от тех, мимо кого идти придется. Наверх по Горхону стойбища, народ там дикий, не решится он вести туда детей – лучше уж вдоль железной дороги. И путь яснее, и люди – обычные, человеческие люди – ближе.

Перед костром остановиться пришлось – сил не было взять на себя ответственность, шагнуть вперед, повести младших туда, где все чудеса степные ждут дороги в беззащитный город. Чуть не повернул. Чуть не сдался, потянул за сердце крючочек – «их погубишь, сам выживешь, на тебе вина будет», дрогнули смехом хрустальные колокольчики за спиной, в самом себе увидел желание откупиться – отдать на растерзание детей, самому уйти, не нести на себе дальше эту ношу, одному быть, не отвечать больше…
Шагнула вперед маленькая Мишка, подошла к костру, бросила в языки пламени куколку свою, подарок матери. Полыхнуло пламя, словно не сырую тряпку в него швырнули, а полную флягу бензина. С кровью сердце с крючков срывать пришлось, а в дыму голоса слышались – отца, бооса Влада, Симона – и все одно говорили.
И тут уж не до мыслей было, потому что сзади кто-то кричал «Стойте!» - и как прорвало, бежать, вперед, через дым, сначала детей, самому стоять, обрез выхватить – не задержат, не отдаст, не позволит. И чей-то ор «Да мы с вами уходим!» - и дым ест глаза, и толкают мимо костра, впереди Степь и в ней никого нет, и нужно бежать вперед, если хочешь жить.
Чудом не потерялись. Андрей тихо ругался, что ушли без них и даже без пистолетов, Петр перекладывал что-то в дорожной сумке, а оно звякало и шуршало, Виктория и Ласка успокаивали младших. Нужно было проложить маршрут и идти дальше. Наверное, в Столицу, её знали все трое мужчин – хотя и были также все трое там приговорены.
И каждый уговаривал себя, что пустая степь позади, насколько хватает взгляда – это туман, это они долго бежали, это усталость, это возвышенность почвы.
И только.

[Белая Ворона]

Ламира,
Я, кажется, уже признавалась вам в любви. Но это ничего, я признаюсь ещё раз, потому что точно, хлестко и правильно.

[Ламира]

Белая Ворона, уф, ура, попала)
Писать по чужому фанону - занятие рискованное, но уж больно меня пошедшие с Бурахом дети зацепили.

[Белая Ворона]

Ламира,
Не просто попали - в яблочко ))
Спасибо.