496 слов. Автор извиняется за очень своеобразное понимание заявки и надеется, что не испортил все вконец.
Из дневника Тёмы Бураха. Слухи о маме. Страница первая. «Папа говорит, что моя мама уехала в далекий восточный город (я опять забыл его название), когда мне было около двух лет. Ей не нравилось жить здесь, и она хотела уехать в город побольше, потому что наш город слишком уж маленький и вокруг на много-много километров одна только степь». Страница вторая. «От своей тётки Рябинка узнала, что некоторые горожане считали мою маму шабнаком, который захотел исправиться и пожить в человеческом облике. С помощью таинственных обрядов Мать-Степь дала ему такую возможность на три года, три месяца и три дня. За это время папа и мама-шабнак поженились и родился я. Видимо, мама была не очень хорошим человеком, и Степь снова превратила её в демона». Страница третья. «Сивка сказал, что мама связалась с бродячими артистами и уехала, потому что влюбилась в одного из них. Наверное, она не взяла меня с собой, потому что думала, что жизнь артиста не пойдет мне на пользу. Я ведь наследник дела Бурахов». Страница четвертая. «Слышал, как в лавке капитан Равель и продавец толковали о том, что неизвестно точно, умерла ли жена Бураха, исчезла или просто уехала. Ещё они говорили, что она убила всю свою семью и поэтому бежала в наш город, а потом, не выдержав мук совести, уехала, призналась во всем и теперь сидит в тюрьме. Папа рассказывал, что мама сирота. Сомневаюсь». Дальше шли ещё несколько страниц подобной чуши. Мальчик не узнал правды, и это к лучшему. Значит, все, кто знает, молчат и хранят тайну. Исидор отложил тетрадь. Уж он-то помнил всё так, как будто это было вчера.
Я любил Алису. Она была сиротой, приехавшей в город, потому что ей оставил в наследство дом очень дальний родственник. Мы полюбили друг друга, очень скоро поженились. Родился Артём. Алиса тяжело пережила роды, и, как я ни выхаживал её, на поправку не шла. На беду ли, к радости ли, появилась в нашей жизни Нина. Отношения с юной Лилич были до этого, скажем так, поверхностные. Но что тут скажешь – хоть молодая, а все же Хозяйка. Против не пойдешь. Что между ними вспыхнула страсть, переросшая в серьезное чувство, я прознал уже намного позже. К отлучкам Алисы в гости к Нине я привык, и хоть они были частыми, не возражал. Сестра её, Аглая, как-то раз пришла ко мне и рассказала, чем занимаются моя жена и Алая Хозяйка. Сказала, что продолжается это давно. Тёмке тогда уже два года исполнилось. Я жену спросил, правда это или нет, что она любовница старшей дочери Лиличей. А она даже отпираться не стала. И ведь при всём при этом продолжала жить со мной, говорила, что любит. С Ниной, заявила она мне, у них «совсем другое», я так и не понял, что именно. Не принял эти их отношения и погнал Алису из дома. Она недели две помаялась, а там у Нины помолвка с Каиным случилась. Уж не знаю, о чем они договорились, но в утро, когда будущие супруги объявили о событии, Алисы уже не было в городе – это я знаю точно. С тех пор я её больше не видел.
Автор, восхитительно отвратно. Ну её к чёрту эту Алису, о которой слыхом не слыхивали и ведать не ведали. Переживёт фандом и такую ОМП, и хуже видели. Нину вы почто тронули, и Исидора зачем вообще приплели? Автор, видит бог, обижать не хотелось, но это плохо. А ведь начало было весьма даже занятное. Сильно, сильно переживавший.
Хм, интересная трактовка. Разве что мне бы больше по душе было просто вмешательство или влияние Нины - она ведь и так многие семьи рушила - без романтических отношений. заказчик
Автор это было внезапно х) Интересная версия, конечно. И за недостатком какой-то конкретной информации о матери Артемия, она могла бы иметь место быть. Но она слишком экстремальна для этого фендома. А написано отлично. мимокайман
Её звали Эйэ - короткое, гортанное степное имя, которое тяжело произнести непривычному к отрывистому наречью Червей и мясников человеку. Тонкие руки, молочная кожа, странный разрез глаз, нехарактерный даже для красавиц-Невест, мягкий говор, движения танцовщицы от бога... Он увидел её впервые зимой, босиком вышагивающую по снегу, ловящую в ладони холодное солнце. Темные волосы окутывали её тяжелым покрывалом, скрывая наготу, и в том заветном танце не было никого, кто был бы моложе, тоньше и искуснее её. Горе увидеть чужому такой ритуал, и он отвернулся поспешно, заспешил домой. И всё равно, стоило закрыть глаза, как вставала в полный рост степная колдунья, словно раскаленным железом отпечатанная на внутренний стороне век. Второй раз лег летом - мокрым, холодным летом, когда дожди поили Степь день за днем, и тучи не выпускали солнце. Ранним утром в сыром тумане увидел её, ведущую сестер по кромке болот, долетел голос - звонкий, чистый голос молодой девушки, уверенной в своей силе и своем праве. И снова у него хватило сил отвернуться, не осквернять взглядом чужого священнодействия. И снова она вставала перед внутренним взором, стоило только закрыть глаза. Невесты священны. Невесты успокаивают Землю, их голоса слышнее всех травам, они угодны матери Бодхо, как никто другой. Уклад продает их, Уклад покупает их, но не-травнику, горожанину, пусть хоть трижды менху, Невесту не отдадут, хоть тройную цену положи за неё. И третий раз - осенью, дождливой, промозглой осенью, он отвернулся сразу, чтобы не видеть и не запоминать, как горько и протяжно звучат колыбельные, которые поют Степи. Словно крики журавлей над чужими городами, словно шорох тростника на болотах, словно тихий дождь, барабанящий по крышам... В осенних колыбельных - сама хозяйка-осень, и он всё-таки запомнил её - Невесту, склонившуюся над неглубокой серой лужицей, окунающую ладони в холодную дождевую воду.
Её принесли под утро двое угрюмых Червей - укутанную в расшитое покрывало, лязгающую зубами от холода. Принесли и объясняли - медленно, подсказывая друг другу - что глупая девчонка сунулась к разъяренному быку прежде пастухов, прежде тех, кто мог бы утешить взбешенного зверя малой кровью, и что едва оттащили её, дурную, из-под тяжелых копыт. Как бы ни была угодна земле Невеста - всё же только одонхе могут водить меньших братьев боса Туроха, для этого они и рождены матерью... Исидор выгнал их, не дослушав плавного речитатива до конца. И так понятно было, что ни один степной умелец не возьмется лечить переломанные кости, когда их столько, и что терять жизнь Невесты, тем более такой сильной, невозможно. Первым делом он дал ей снотворного, и только потом, хватаясь за голову, принялся за осмотр.
Её звали Эйэ и было ей не более двадцати трех зим. Красивые линии девичьего тела грубо были исковерканы, и против воли, совмещая кости и накладывая шины, думал Исидор о том, что же могло так взбесить быка, что он настолько обезумел. Смирные звери, корабли Степи, редко сопротивлялись воле одонхе... Впрочем, эти мысли вскоре перестали его занимать - гораздо важнее было придумать, как сказать Невесте, что ей придется заново учиться ходить, и что танцевать она, может быть и будет, но вряд ли скоро? Как сказать той, вся жизнь которой танец, что лежать ей не меньше месяца, и что потом ещё придется беречься, и затверживать азы, и разминать мышцы, и, если что-то пойдет не так, сместиться - придется всё начинать сначала?.. Забавно, но он больше думал об этом, чем, собственно, говорил.
Она не плакала, честно пила отвары, рассказывала степные сказки, и хотя не могла танцевать - пела все песни великой Степи, а было их больше сотни. Под окном зацветала бурая твирь, на пороге пробивался листик савьюра, и Черви заходили спрашивать, скоро ли срастутся кости, и к ним вернется Невеста. Неудачлив тот травник, к шатру которого танцовщица не зазывает травы, но он был непреклонен и отвечал, что встанет она нескоро, а уж ритуальную пляску поведет и вовсе через несколько месяцев... К концу второй недели они уже были друзьями. Через месяц она потихоньку вставала, опираясь о его плечо. Кости срастаются быстро у любимцев земли, и к ней возвращалась природная сила. Гораздо быстрее, чем к любой из горожанок...
Через девять месяцев она принесла ему сына. А ещё через год собралась и ушла в Степь, к родному костру. Мать Бодхо звала её по ночам, травы шелестели, стекаясь к босым ногам, и в глазах вспыхивал огонек жаркого пламени - так горит костер у языческого алтаря. Она рождена была для пляски, для того чтобы нести за собой удачу, чувствовать течение линий и дыхание земли, и никакая любовь не могла сломать этого предназначения. Она не была предательницей - Эйэ-степнячка, и не могла оставить танец для неба и ветра в прошлом, став матерью и женой, оставшись в живом Городе. ...Он провожал её на рассвете, не позволяя себе горевать и обвинять. И она только коснулась его щеки, не желая оправдываться и не умея утешить...
...Никогда не говорил он сыну, что мать его, может быть, всё ещё жива там, у костров одонхе.
А любовь - не нуждается она иногда в пояснениях. Не нужны ей доказательства и подтверждения. Даже констатация факта не нужна. И оправдываться перед теми, кто её ставит под сомнение или нарочно чернит, ей не надо. Любовь того намного выше. Всё было просто и прекрасно. Не как у аристократов с их смятением чувств и томными надушенными письмами, но и не как у детей Бодхо: кто попало, с кем попало, по зову страсти. Он сказал - пойдём со мной, и она пошла. И не жалела потом никогда. Знала, что и горя много будет, и страшно будет. Но никогда не жалела и никогда никому не завидовала. В его объятиях теплее было суровыми зимами. С её ласками было легче в трудностях и лишениях.
- Ольгимский привёз прекрасную жену. - Она любит его так, как солнце любит землю. - Каин привёз великолепную жену. - Она любит его так, как луна любит море. - Кого привёл я? - Я люблю тебя так, как мать любит отца своего дитя.
Любви не нужна превосходная степень. Чувство не должно быть больше, чем человек, на которого оно направленно. И не нужно делать больше, чем надо для счастья. Жена гаруспика. Жена служителя и сама служит. Из крови, пущенной мужем из сонной артерии быка, она должна уметь сделать возвращающий молодость напиток. Колыбель ребёнка должна качать так, чтоб он считал материнские руки нежнее ветра, голос - ласковей шелеста листвы. Так жили. Жили хорошо: он высокий, смуглый, сильный, надёжный. Она верная, заботливая, послушная, токая, как стебли травы печальницы. Он не поёт ей на древних наречиях страшных гортанных песен, да ведь и она не танцует ему мистических брачных плясок. Всё так. Всё ладно. Только чашу любви ни переполнять, ни опрокидывать нельзя, потому как линиям видней, куда вести. Сходить с них нельзя: бедой оно обернётся. Раз - линия уже прервана. Что-то навсегда утрачено. Где-то не будет как прежде. Что там вспыхнуло - ревность ли, злоба, полыхнувшая страсть, другое смятение, а всё одно: разорвалась одна линия. За ней, как за иголкой, поползли остальные. Первый алый надрез на белом теле домашнего лада. Жена служителя должна суметь вдохнуть в последний раз так, чтоб последним вздохом облегчить страдания себе и своему мужу. Сын служителя должен проснуться от одного вздоха матери. Хороший служитель должен знать линии так, чтобы уметь раскрыть даже собственную жену. Артемий стоит в дверях, и Исидор не видит на его лице совсем ничего. И в потемневших глазах жены уже ничего разглядеть не может. Ветер шумит в листве за окном. Артемий не спутает его шёпот с призраком матери, но спрашивать ни о чём не станет. То, красное, солоноватое, что принесёт ему отец, выпьет. А наутро не вспомнит. Уяснит только на всю жизнь: мама очень любила его. И станет сторониться слишком яростных и сильных чувств.
If you have tears, prepare to shed them now. (W. Shakespeare)
Последние два исполнения замечательны, прекрасны и дополняют друг друга. Превосходно. Единственное, менху нельзя связывать себя с кем-то из Уклада, так Оспина говорила. Но с другой стороны, я подумал, что Исидор мог нарушить это правило, Исидор вообще любитель так делать.
Я как-то тоже подозревала, что Исидор жену раскрыл по Линиям. Но это было при Первой Вспышке как жертвоприношение. А савьюр многолетний это так - для отводу глаз.
-
-
12.02.2012 в 23:08Из дневника Тёмы Бураха. Слухи о маме.
Страница первая.
«Папа говорит, что моя мама уехала в далекий восточный город (я опять забыл его название), когда мне было около двух лет. Ей не нравилось жить здесь, и она хотела уехать в город побольше, потому что наш город слишком уж маленький и вокруг на много-много километров одна только степь».
Страница вторая.
«От своей тётки Рябинка узнала, что некоторые горожане считали мою маму шабнаком, который захотел исправиться и пожить в человеческом облике. С помощью таинственных обрядов Мать-Степь дала ему такую возможность на три года, три месяца и три дня. За это время папа и мама-шабнак поженились и родился я. Видимо, мама была не очень хорошим человеком, и Степь снова превратила её в демона».
Страница третья.
«Сивка сказал, что мама связалась с бродячими артистами и уехала, потому что влюбилась в одного из них. Наверное, она не взяла меня с собой, потому что думала, что жизнь артиста не пойдет мне на пользу. Я ведь наследник дела Бурахов».
Страница четвертая.
«Слышал, как в лавке капитан Равель и продавец толковали о том, что неизвестно точно, умерла ли жена Бураха, исчезла или просто уехала. Ещё они говорили, что она убила всю свою семью и поэтому бежала в наш город, а потом, не выдержав мук совести, уехала, призналась во всем и теперь сидит в тюрьме. Папа рассказывал, что мама сирота. Сомневаюсь».
Дальше шли ещё несколько страниц подобной чуши. Мальчик не узнал правды, и это к лучшему. Значит, все, кто знает, молчат и хранят тайну.
Исидор отложил тетрадь. Уж он-то помнил всё так, как будто это было вчера.
Я любил Алису. Она была сиротой, приехавшей в город, потому что ей оставил в наследство дом очень дальний родственник. Мы полюбили друг друга, очень скоро поженились. Родился Артём. Алиса тяжело пережила роды, и, как я ни выхаживал её, на поправку не шла.
На беду ли, к радости ли, появилась в нашей жизни Нина. Отношения с юной Лилич были до этого, скажем так, поверхностные. Но что тут скажешь – хоть молодая, а все же Хозяйка. Против не пойдешь.
Что между ними вспыхнула страсть, переросшая в серьезное чувство, я прознал уже намного позже. К отлучкам Алисы в гости к Нине я привык, и хоть они были частыми, не возражал. Сестра её, Аглая, как-то раз пришла ко мне и рассказала, чем занимаются моя жена и Алая Хозяйка. Сказала, что продолжается это давно. Тёмке тогда уже два года исполнилось. Я жену спросил, правда это или нет, что она любовница старшей дочери Лиличей. А она даже отпираться не стала. И ведь при всём при этом продолжала жить со мной, говорила, что любит. С Ниной, заявила она мне, у них «совсем другое», я так и не понял, что именно. Не принял эти их отношения и погнал Алису из дома. Она недели две помаялась, а там у Нины помолвка с Каиным случилась. Уж не знаю, о чем они договорились, но в утро, когда будущие супруги объявили о событии, Алисы уже не было в городе – это я знаю точно.
С тех пор я её больше не видел.
-
-
12.02.2012 в 23:24Ну её к чёрту эту Алису, о которой слыхом не слыхивали и ведать не ведали. Переживёт фандом и такую ОМП, и хуже видели.
Нину вы почто тронули, и Исидора зачем вообще приплели? Автор, видит бог, обижать не хотелось, но это плохо.
А ведь начало было весьма даже занятное.
Сильно, сильно переживавший.
-
-
12.02.2012 в 23:28Разве что мне бы больше по душе было просто вмешательство или влияние Нины - она ведь и так многие семьи рушила - без романтических отношений.заказчик
-
-
12.02.2012 в 23:42Интересная версия, конечно. И за недостатком какой-то конкретной информации о матери Артемия, она могла бы иметь место быть. Но она слишком экстремальна для этого фендома.
А написано отлично.
мимокайман
-
-
13.02.2012 в 00:01-
-
13.02.2012 в 03:16789.
Её звали Эйэ - короткое, гортанное степное имя, которое тяжело произнести непривычному к отрывистому наречью Червей и мясников человеку. Тонкие руки, молочная кожа, странный разрез глаз, нехарактерный даже для красавиц-Невест, мягкий говор, движения танцовщицы от бога...
Он увидел её впервые зимой, босиком вышагивающую по снегу, ловящую в ладони холодное солнце. Темные волосы окутывали её тяжелым покрывалом, скрывая наготу, и в том заветном танце не было никого, кто был бы моложе, тоньше и искуснее её. Горе увидеть чужому такой ритуал, и он отвернулся поспешно, заспешил домой. И всё равно, стоило закрыть глаза, как вставала в полный рост степная колдунья, словно раскаленным железом отпечатанная на внутренний стороне век.
Второй раз лег летом - мокрым, холодным летом, когда дожди поили Степь день за днем, и тучи не выпускали солнце. Ранним утром в сыром тумане увидел её, ведущую сестер по кромке болот, долетел голос - звонкий, чистый голос молодой девушки, уверенной в своей силе и своем праве. И снова у него хватило сил отвернуться, не осквернять взглядом чужого священнодействия. И снова она вставала перед внутренним взором, стоило только закрыть глаза.
Невесты священны. Невесты успокаивают Землю, их голоса слышнее всех травам, они угодны матери Бодхо, как никто другой. Уклад продает их, Уклад покупает их, но не-травнику, горожанину, пусть хоть трижды менху, Невесту не отдадут, хоть тройную цену положи за неё.
И третий раз - осенью, дождливой, промозглой осенью, он отвернулся сразу, чтобы не видеть и не запоминать, как горько и протяжно звучат колыбельные, которые поют Степи. Словно крики журавлей над чужими городами, словно шорох тростника на болотах, словно тихий дождь, барабанящий по крышам... В осенних колыбельных - сама хозяйка-осень, и он всё-таки запомнил её - Невесту, склонившуюся над неглубокой серой лужицей, окунающую ладони в холодную дождевую воду.
Её принесли под утро двое угрюмых Червей - укутанную в расшитое покрывало, лязгающую зубами от холода. Принесли и объясняли - медленно, подсказывая друг другу - что глупая девчонка сунулась к разъяренному быку прежде пастухов, прежде тех, кто мог бы утешить взбешенного зверя малой кровью, и что едва оттащили её, дурную, из-под тяжелых копыт. Как бы ни была угодна земле Невеста - всё же только одонхе могут водить меньших братьев боса Туроха, для этого они и рождены матерью... Исидор выгнал их, не дослушав плавного речитатива до конца. И так понятно было, что ни один степной умелец не возьмется лечить переломанные кости, когда их столько, и что терять жизнь Невесты, тем более такой сильной, невозможно.
Первым делом он дал ей снотворного, и только потом, хватаясь за голову, принялся за осмотр.
Её звали Эйэ и было ей не более двадцати трех зим. Красивые линии девичьего тела грубо были исковерканы, и против воли, совмещая кости и накладывая шины, думал Исидор о том, что же могло так взбесить быка, что он настолько обезумел. Смирные звери, корабли Степи, редко сопротивлялись воле одонхе... Впрочем, эти мысли вскоре перестали его занимать - гораздо важнее было придумать, как сказать Невесте, что ей придется заново учиться ходить, и что танцевать она, может быть и будет, но вряд ли скоро? Как сказать той, вся жизнь которой танец, что лежать ей не меньше месяца, и что потом ещё придется беречься, и затверживать азы, и разминать мышцы, и, если что-то пойдет не так, сместиться - придется всё начинать сначала?..
Забавно, но он больше думал об этом, чем, собственно, говорил.
Она не плакала, честно пила отвары, рассказывала степные сказки, и хотя не могла танцевать - пела все песни великой Степи, а было их больше сотни. Под окном зацветала бурая твирь, на пороге пробивался листик савьюра, и Черви заходили спрашивать, скоро ли срастутся кости, и к ним вернется Невеста. Неудачлив тот травник, к шатру которого танцовщица не зазывает травы, но он был непреклонен и отвечал, что встанет она нескоро, а уж ритуальную пляску поведет и вовсе через несколько месяцев...
К концу второй недели они уже были друзьями.
Через месяц она потихоньку вставала, опираясь о его плечо. Кости срастаются быстро у любимцев земли, и к ней возвращалась природная сила. Гораздо быстрее, чем к любой из горожанок...
Через девять месяцев она принесла ему сына.
А ещё через год собралась и ушла в Степь, к родному костру.
Мать Бодхо звала её по ночам, травы шелестели, стекаясь к босым ногам, и в глазах вспыхивал огонек жаркого пламени - так горит костер у языческого алтаря. Она рождена была для пляски, для того чтобы нести за собой удачу, чувствовать течение линий и дыхание земли, и никакая любовь не могла сломать этого предназначения. Она не была предательницей - Эйэ-степнячка, и не могла оставить танец для неба и ветра в прошлом, став матерью и женой, оставшись в живом Городе.
...Он провожал её на рассвете, не позволяя себе горевать и обвинять. И она только коснулась его щеки, не желая оправдываться и не умея утешить...
...Никогда не говорил он сыну, что мать его, может быть, всё ещё жива там, у костров одонхе.
-
-
13.02.2012 в 04:09-
-
13.02.2012 в 09:18-
-
13.02.2012 в 12:06-
-
13.02.2012 в 12:14А любовь - не нуждается она иногда в пояснениях. Не нужны ей доказательства и подтверждения. Даже констатация факта не нужна. И оправдываться перед теми, кто её ставит под сомнение или нарочно чернит, ей не надо. Любовь того намного выше.
Всё было просто и прекрасно. Не как у аристократов с их смятением чувств и томными надушенными письмами, но и не как у детей Бодхо: кто попало, с кем попало, по зову страсти. Он сказал - пойдём со мной, и она пошла. И не жалела потом никогда. Знала, что и горя много будет, и страшно будет. Но никогда не жалела и никогда никому не завидовала.
В его объятиях теплее было суровыми зимами. С её ласками было легче в трудностях и лишениях.
- Ольгимский привёз прекрасную жену.
- Она любит его так, как солнце любит землю.
- Каин привёз великолепную жену.
- Она любит его так, как луна любит море.
- Кого привёл я?
- Я люблю тебя так, как мать любит отца своего дитя.
Любви не нужна превосходная степень. Чувство не должно быть больше, чем человек, на которого оно направленно. И не нужно делать больше, чем надо для счастья.
Жена гаруспика. Жена служителя и сама служит. Из крови, пущенной мужем из сонной артерии быка, она должна уметь сделать возвращающий молодость напиток. Колыбель ребёнка должна качать так, чтоб он считал материнские руки нежнее ветра, голос - ласковей шелеста листвы.
Так жили. Жили хорошо: он высокий, смуглый, сильный, надёжный. Она верная, заботливая, послушная, токая, как стебли травы печальницы. Он не поёт ей на древних наречиях страшных гортанных песен, да ведь и она не танцует ему мистических брачных плясок.
Всё так. Всё ладно.
Только чашу любви ни переполнять, ни опрокидывать нельзя, потому как линиям видней, куда вести. Сходить с них нельзя: бедой оно обернётся.
Раз - линия уже прервана. Что-то навсегда утрачено. Где-то не будет как прежде.
Что там вспыхнуло - ревность ли, злоба, полыхнувшая страсть, другое смятение, а всё одно: разорвалась одна линия. За ней, как за иголкой, поползли остальные. Первый алый надрез на белом теле домашнего лада.
Жена служителя должна суметь вдохнуть в последний раз так, чтоб последним вздохом облегчить страдания себе и своему мужу. Сын служителя должен проснуться от одного вздоха матери.
Хороший служитель должен знать линии так, чтобы уметь раскрыть даже собственную жену.
Артемий стоит в дверях, и Исидор не видит на его лице совсем ничего. И в потемневших глазах жены уже ничего разглядеть не может.
Ветер шумит в листве за окном. Артемий не спутает его шёпот с призраком матери, но спрашивать ни о чём не станет. То, красное, солоноватое, что принесёт ему отец, выпьет. А наутро не вспомнит. Уяснит только на всю жизнь: мама очень любила его. И станет сторониться слишком яростных и сильных чувств.
-
-
13.02.2012 в 18:52-
-
13.02.2012 в 19:11Автор 2.
-
-
13.02.2012 в 19:33Третий.
-
-
13.02.2012 в 19:38-
-
13.02.2012 в 20:15Превосходно.
Единственное, менху нельзя связывать себя с кем-то из Уклада, так Оспина говорила. Но с другой стороны, я подумал, что Исидор мог нарушить это правило, Исидор вообще любитель так делать.
-
-
13.02.2012 в 20:26третьему за яркость образов.
-
-
13.02.2012 в 21:41но второй чуточку офигенней ^^
-
-
15.02.2012 в 12:32