Аглая/Артемий. Финал утопистов. На руках унести в Степь. Совместный побег по ж/д, романтика странствий, преследование Властями, расследование Инквизицией дела об исчезновении приговорённой. И тому подобное в духе старых любовно-приключенческих романов. Бонус за R+ под открытым степным небом.
Простите, заказчик. Скорее по мотивам заявки, ибо без приключенческой романтики и без R.
Холодны руки столичного Инквизитора. Словно надломленная, гнется, ломая по-военному идеальную осанку, спина. Короткие волосы, руша идеальную прическу, развевает горький степной ветер...
Тихо на крыльце Собора. Только Аглая сидит на ступенях, прячет в ладонях лицо. Последняя надежда растаяла, последние враги оставили её в одиночестве, и сейчас можно позволить себе слабость, недостойную обычно ледяной и строгой воительницы Властей. Тих Город. Где-то на окраинах ещё гудят людские голоса - горожане уходят в Степь, спасаясь от огня, что грянет всего через несколько часов. Ей же - всё равно. Какая разница, расстрел сейчас, вместе с разбитыми надеждами, или потом, на эшафоте, принимать казнь, терпеть публичное унижение? Город будет гореть. Она собирается последовать его примеру.
Глухи шаги Служителя, знающего линии, проигравшего, и вывернувшего не туда. Где развязалась путеводная нить, где обманулся, слушая ток сил в нутре земли? Сейчас уже не поймешь, да и не зачем понимать. Сейчас нужно заботиться о том, что ещё осталось. Удург умирает, как умирают и те цвета, которыми хотели раскрасить жизнь его дети. Не спасешь даже с оружием в руках...
Он опускается перед ней на колени, силой отводит ладони от лица. Глаза её сухи - конечно, ведь не плачут приговоренные к смерти марионетки - и он спрашивает очень серьезно - холодны руки Инквизитора, пальцы вьюжной ночью пахнут:
-Ты мне веришь?
Дыханием согревает чужие ладони, повторяет, пока взгляд из остекленевшего не становится осмысленным. Больше всего он боится, что она начнет возражать или спрашивать, но она только слабо улыбаясь, отвечает:
-Да.
И прежде, чем она успевает сказать что-то ещё, или снова замкнутся в своем молчании, он одним слитным, почти животным движением, подхватывает её на руки. Усмехается:
-Тогда держись, что ли. Инквизитор...
Она почти по-девчоночьи, совсем несолидно вскрикивает, когда он срывается с места. Солнце скоро утонет в Горхоне, и нужно спешить, и, слава богу, дети успели уйти, и, конечно, гораздо проще и продуктивнее было бы закинуть Аглаю на плечо или за спину, но первое явно вызовет у неё бурю негодования, а второе просто невозможно в длинной юбке без разреза... Глухо отзываются по мостовой подошвы тяжелых ботинок, и как же хорошо, что он не подхватил Песчанку, как Самозванка, и что приказ от Властей дойдет до Города вряд ли скорее, чем через пару недель.
...В Степи горит костер - от руин Города он кажется всего лишь крохотным вспыхивающим огоньком на горизонте. Аглая чутко дремлет в кольце рук Гаруспика, вскидывается от каждого шороха. На самом деле - смертельно измученная, готовая принять смерть красиво и с достоинством. Такие смеются с эшафота до последнего мгновения, и даже потом звучит в ушах бешеный хохот... Бурах каждый раз успокаивает её. Гладит по голове, совсем как ребенка. Когда она забывается - греет её ладони в своих, напевает степную колыбельную, среди простейших слов которой затеряны обереги ото всего. Голоса у него нет, он немного хрипит, но это совсем, совсем не главное. Главное то, что все дороги мира - их, и что Власти не сумеют найти их, потому что Мать Бодхо никогда не выдает своих детей...
А ещё главное то, что она всё-таки улыбается о сне.
Спи, Инквизитор. Твой сон есть кому охранить.
И, конечно, перепостить можно.
Автор, да.