Петру всё чаще кажется теперь, что она его не замечает. Ей не нужен он - ей нужен его неоспоримый талант, его несговорчивый в других случаях брат, его чудесная Башня. Такая мелочь, как чья-то личность с её привязанностями, желаниями и опасениями, Нину Каину никогда не интересовала. "Но в моей душе - целый мир. Я покажу его тебе, воплощу в цветах твоих самых ярких мечтаний, подарю целиком..." - архитектор мог бы сказать ей всё это и даже больше, если только нашёл бы слова и смелость. Но он прибегает к непривычному прежде средству облегчения душевных терзаний: напивается терпким твириновым зельем до беспамятства. Нина - женщина-идеал, женщина-звезда, ослепительная и недосягаемая - заходит в любые дома, будто в свой собственный. В студию она, как обычно, поднимается взглянуть на чертежи Многогранника. И даже не обращает внимания на спящего в пустой ванне, униженного в величии своей гениальности Стаматина.
Петру всё чаще кажется теперь, что она его не замечает. Ей не нужен он - ей нужен его неоспоримый талант, его несговорчивый в других случаях брат, его чудесная Башня. Такая мелочь, как чья-то личность с её привязанностями, желаниями и опасениями, Нину Каину никогда не интересовала.
"Но в моей душе - целый мир. Я покажу его тебе, воплощу в цветах твоих самых ярких мечтаний, подарю целиком..." - архитектор мог бы сказать ей всё это и даже больше, если только нашёл бы слова и смелость. Но он прибегает к непривычному прежде средству облегчения душевных терзаний: напивается терпким твириновым зельем до беспамятства.
Нина - женщина-идеал, женщина-звезда, ослепительная и недосягаемая - заходит в любые дома, будто в свой собственный. В студию она, как обычно, поднимается взглянуть на чертежи Многогранника. И даже не обращает внимания на спящего в пустой ванне, униженного в величии своей гениальности Стаматина.