Данковский заливает в желудок теплой воды, чтобы обмануть его, унять тянущую боль, мешающую уснуть, и отключается. Сон теперь - единственная возможность набраться сил и забыть ненадолго о голоде и кошмарах, творящихся в городе. Всем теперь известно, что зараза долго не живет в мертвых телах. Мародеров стало намного больше, и в наспех брошенных домах теперь мало что найдешь - разве что труп одного мародера, убитого другим. Тела погибших стащены в собор, и только остатки стыда друг перед другом не дает горожанам объединиться, разорвать охрану на куски и добраться до мяса раньше червей и крыс. Но стыда надолго не хватит. Крыс, впрочем, тоже не хватит - по городу шастают теперь только самые проворные, избегают людей, понимая, чем им грозит встреча, а от нерасторопных остались только шкуры да вываренные кости по мусорным бакам. Патрульные крепки и озлобленны, и народ этому даже не удивляется - наверняка многие тела убитых ими зараженных и бандитов до собора не добрались. Крепки и те, кто позволил себе выйти ночью с ножом на поиски ближнего своего. После беспокойного сна Даниил спускается вниз и обнаруживает Еву с порезами на запястье, держащую стакан с собственной кровью. - Я ходила к Стаматиным. Думала, у них есть что-нибудь съестное - тебе же так нужны силы, чтобы спасти этот город. Просила, умоляла, предлагала деньги, украшения, себя, валялась в ногах. Андрей был пьян, озлобился, ударил меня и прогнал. Возьми хотя бы мою кровь, Даниил - больше я все равно ни на что не гожусь. Бакалавру приходится резать ее руки сильнее, отсекая края ран - глупая девчонка вскрывалась найденной черт знает где бритвой. Будет слишком обидно, если весь город погибнет от песчанки, а она - от столбняка. Сыворотку от него, разумеется, в городе не найдешь, да и имунники не сильно помогут. - Годишься, еще как годишься. Спасибо тебе, Ева, но прошу, не делай так больше, береги себя, - говорит Даниил, перебинтовывая худые руки. Кровь он забирает и тайком выливает на железной дороге. Как одонги поят кровью степь, чтобы взрастить твирь, так и он попытался выпросить у дороги заветный поезд.
Какой жуткий драббл Прямо повеяло блокадным Ленинградом -- были там случаи, когда люди, как правило, матери, выкармливали детей своей кровью. Очень здорово нз
Данковский заливает в желудок теплой воды, чтобы обмануть его, унять тянущую боль, мешающую уснуть, и отключается. Сон теперь - единственная возможность набраться сил и забыть ненадолго о голоде и кошмарах, творящихся в городе.
Всем теперь известно, что зараза долго не живет в мертвых телах. Мародеров стало намного больше, и в наспех брошенных домах теперь мало что найдешь - разве что труп одного мародера, убитого другим.
Тела погибших стащены в собор, и только остатки стыда друг перед другом не дает горожанам объединиться, разорвать охрану на куски и добраться до мяса раньше червей и крыс. Но стыда надолго не хватит. Крыс, впрочем, тоже не хватит - по городу шастают теперь только самые проворные, избегают людей, понимая, чем им грозит встреча, а от нерасторопных остались только шкуры да вываренные кости по мусорным бакам.
Патрульные крепки и озлобленны, и народ этому даже не удивляется - наверняка многие тела убитых ими зараженных и бандитов до собора не добрались. Крепки и те, кто позволил себе выйти ночью с ножом на поиски ближнего своего.
После беспокойного сна Даниил спускается вниз и обнаруживает Еву с порезами на запястье, держащую стакан с собственной кровью.
- Я ходила к Стаматиным. Думала, у них есть что-нибудь съестное - тебе же так нужны силы, чтобы спасти этот город. Просила, умоляла, предлагала деньги, украшения, себя, валялась в ногах. Андрей был пьян, озлобился, ударил меня и прогнал. Возьми хотя бы мою кровь, Даниил - больше я все равно ни на что не гожусь.
Бакалавру приходится резать ее руки сильнее, отсекая края ран - глупая девчонка вскрывалась найденной черт знает где бритвой. Будет слишком обидно, если весь город погибнет от песчанки, а она - от столбняка. Сыворотку от него, разумеется, в городе не найдешь, да и имунники не сильно помогут.
- Годишься, еще как годишься. Спасибо тебе, Ева, но прошу, не делай так больше, береги себя, - говорит Даниил, перебинтовывая худые руки.
Кровь он забирает и тайком выливает на железной дороге. Как одонги поят кровью степь, чтобы взрастить твирь, так и он попытался выпросить у дороги заветный поезд.
Прямо повеяло блокадным Ленинградом -- были там случаи, когда люди, как правило, матери, выкармливали детей своей кровью. Очень здорово
нз