Когда Артемий приезжает в Столицу, то видит Даниила лишь издалека - замечает по линиям: болезненно ярким, уходящим от кончиков пальцев в землю. Присматривается к людям вокруг и видит то же самое - чужие линии переплетаются с линиями самой Столицы, друг с другом, сплетаются узлами и пропадают в глубине, доступа к которой у Артемия нет. И он помнит бледные линии у Даниила на запястье, сплетенные множествами узлов тогда, в Городе; помнит их тонкие отголоски у ногтевых пластин - оборванные концы, от прикосновения к которым Даниил кривил лицо и шумно выдыхал.
И сейчас, рассматривая толстые узлы, он только и может, что до побелевших костяшек сжимать ремень сумки - в ней нож мясницкий, которым он может перерезать линии. Болезненно, кроваво.
А потом пальцы расслабляются, и он сунет руки в карманы, перебирает забытый там стебель савьюра - не надо причинять Даниилу еще большую боль. Узлы толстые, крепкие, но он сможет их распутать. Забрать Даниила у Столицы, аккуратно прооперировать, а главное - незаметно.
Артемий не ревнует, но готовится к бою не на жизнь, а на смерть.
И улыбается в ответ на усталую теплоту в глазах подходящего к нему Данковского.
По Столице разлит тот оглушительный звон, что ушел волной от города, когда снесли Многогранник. Столица бурлит, и Бураха так сильно тянет по линиям, что найти нужную дорогу не составляет проблем.
Как уехал Данковский, Артемий жил спокойно недолго. Через несколько дней он проснулся от того, кто как будто его ребра надели на крюк и потянули, неласково и сильно. Вспомнились дурные глаза и резкие речи, теплая кожа, запах табака и пыли - и мир представился в новом цвете.
Теперь Артемий чувствовал и видел, как плетется колдовская сеть хозяек над городом, как слабеют нити умирающих, и как крепнут нити, связывающие новорожденных и матерей. Видел, как причудливо кружатся легкие нити животных и как грузными канатами, вросшими в землю, ложатся нити одонгов.
Артемий видел, что нити Многогранника пронзили пространство и оставили глубокие шрамы. И теперь эти шрамы вели далеко от Горхона. Как и его собственная нить.
Он не спал три дня: искал в записях отца те образы, что видел сам, уходил в степь и искал ответа в себе; но железный крюк перемалывал его внутренности, мучил, но давал однозначный ответ.
Ведь среди нитей нынешних висел невидимый след присутствия Данковского, и к нему так болезненно тянуло.
И даже среди паутины нитей Столицы этому змею не удалось затеряться. Он и не прятался - подходя к дому, Артемий увидел темный силуэт на балконе.
Встретили его победной улыбкой, не сулящей ничего хорошего.
И пусть колдовство; пусть это наследие Каиной, поделившейся секретами на излете, но когда Данковский касается предплечья Артемия, боль сменяется нахлынувшей силой и необьяснимым восторгом.
И будь он трижды проклят если не заберет Данковского из Столицы.
И сейчас, рассматривая толстые узлы, он только и может, что до побелевших костяшек сжимать ремень сумки - в ней нож мясницкий, которым он может перерезать линии. Болезненно, кроваво.
А потом пальцы расслабляются, и он сунет руки в карманы, перебирает забытый там стебель савьюра - не надо причинять Даниилу еще большую боль. Узлы толстые, крепкие, но он сможет их распутать. Забрать Даниила у Столицы, аккуратно прооперировать, а главное - незаметно.
Артемий не ревнует, но готовится к бою не на жизнь, а на смерть.
И улыбается в ответ на усталую теплоту в глазах подходящего к нему Данковского.
Исполнение 1, 184 слова.
А.
А.
А.
А.
А.
По Столице разлит тот оглушительный звон, что ушел волной от города, когда снесли Многогранник. Столица бурлит, и Бураха так сильно тянет по линиям, что найти нужную дорогу не составляет проблем.
Как уехал Данковский, Артемий жил спокойно недолго. Через несколько дней он проснулся от того, кто как будто его ребра надели на крюк и потянули, неласково и сильно. Вспомнились дурные глаза и резкие речи, теплая кожа, запах табака и пыли - и мир представился в новом цвете.
Теперь Артемий чувствовал и видел, как плетется колдовская сеть хозяек над городом, как слабеют нити умирающих, и как крепнут нити, связывающие новорожденных и матерей. Видел, как причудливо кружатся легкие нити животных и как грузными канатами, вросшими в землю, ложатся нити одонгов.
Артемий видел, что нити Многогранника пронзили пространство и оставили глубокие шрамы. И теперь эти шрамы вели далеко от Горхона. Как и его собственная нить.
Он не спал три дня: искал в записях отца те образы, что видел сам, уходил в степь и искал ответа в себе; но железный крюк перемалывал его внутренности, мучил, но давал однозначный ответ.
Ведь среди нитей нынешних висел невидимый след присутствия Данковского, и к нему так болезненно тянуло.
И даже среди паутины нитей Столицы этому змею не удалось затеряться. Он и не прятался - подходя к дому, Артемий увидел темный силуэт на балконе.
Встретили его победной улыбкой, не сулящей ничего хорошего.
И пусть колдовство; пусть это наследие Каиной, поделившейся секретами на излете, но когда Данковский касается предплечья Артемия, боль сменяется нахлынувшей силой и необьяснимым восторгом.
И будь он трижды проклят если не заберет Данковского из Столицы.