Дети приходят с вечера - ночь обещает быть долгой, а долгие темные ночи трудно пережить в одиночестве. Кутается в шаль Ласка - у неё вечно холодные пальцы, белые, без тени румянца, щеки. Мишка баюкает куколку, держится подальше от окна. Спичка что-то чертит, лежа на полу, слюнит карандаш, чтобы лучше писал. Общее бдение не пришел разделить Хан - Башня застыла над Городом, гордо и отстраненно ожидания решения - Тая не пожелала оставить мясников и травников. Ноткин остался со своими, прислал гонца со сбивчивыми извинениями. Зато на кровати сидят близняшки из противоположного дома - те, что потеряли отца и мать - светловолосая девчонка жмется к Ласке, черноволосый мальчишка качает на руках кота... Тишина, тягучая, как патока, пронизана живым дыханием. Ночь страшна. Последняя мирная ночь Города.
А утром, проснувшаяся первой Мишка - их сморило ближе к полуночи, спали кто где, и на кровати, в обнимку, и на полу - недоверчиво скривиться, обернется к Капелле. Небо чисто. Только редкие белые облака плавают по нему, и солнце каплями сочится вниз, заливает улицы теплом. И от призрачной зелени Язвы, затягивавшей квартал вчера, ничего не осталось. Даже янтаря. Капелла подойдет, встанет за плечом у Мишки. Коснется её волос грустным материнским жестом. -Просто Грязь тоже ждет решения. Потому и затаилась...
Тишина, вязкая, как янтарь, снова заливает комнату.
Утро пришло незаметно. Серое, трепетное утро. Розовым подернулось небо над Степью, капелька золота и синяя чернильная тьма, уползающая на запад... Кофе горчил и пах дурманяще и терпко. Сценарий последней Пантомимы - той, что должна была подвести черту под произошедшим - подсыхал на столе. Бессмертник писал старой перьевой ручкой, она мазала и чернила сохли медленно. Если действовать неаккуратно - всё грозило размазаться и потечь. Тонкие, с сильным наклоном буквы. В хрустальной вазочке - венчик степных цветов, уже начавших вянуть. Всему был предначертан итог, огонь и смерть. Только Хрустальная Роза должна была выстоять. Конечно, к решению подтолкнул не призрачный утопизм. Просто, маленькая тайна из будущего, неслучившееся нечто в Городе-Мечте... Марк сам не знал, что это будет. Просто чувствовал, что именно такой финал окажется самым правильным. Он размял уставшие пальцы, хрустнул шеей, в этот ранней час лишенной привычного щегольского платка. Поднялся, скрипнув стулом. После бессонной ночи хотелось свежего воздуха и чистоты.
Утро было светлым и пахло свежестью - той, от которой Город успел уже отвыкнуть за дни эпидемии. Маэстро запрокинул голову, прикрыл глаза. Губы его против воли растянулись в довольную, немного страшную, усмешку. В последний день ничто не должно было мешать решению. Ни бандиты. Ни солдаты. Ни Язва.
I am the eggman, They are the eggman, I am the walrus (c)
Оба исполнения хорошие. В-первом, понравилось, что выбраны Приближенные Гаруспика. И вообще так светло и по-детски получилось. Во-втором, изумительная атмосфера мимо кто-то там
Автор №2, спасибо за исполнение. Простите, не сразу его заметила. А вы откроетесь? (После игнора а. №1 моей просьбы я даже опасаюсь просить о чем-либо подобном)
209.
Дети приходят с вечера - ночь обещает быть долгой, а долгие темные ночи трудно пережить в одиночестве.
Кутается в шаль Ласка - у неё вечно холодные пальцы, белые, без тени румянца, щеки. Мишка баюкает куколку, держится подальше от окна. Спичка что-то чертит, лежа на полу, слюнит карандаш, чтобы лучше писал. Общее бдение не пришел разделить Хан - Башня застыла над Городом, гордо и отстраненно ожидания решения - Тая не пожелала оставить мясников и травников. Ноткин остался со своими, прислал гонца со сбивчивыми извинениями.
Зато на кровати сидят близняшки из противоположного дома - те, что потеряли отца и мать - светловолосая девчонка жмется к Ласке, черноволосый мальчишка качает на руках кота... Тишина, тягучая, как патока, пронизана живым дыханием. Ночь страшна.
Последняя мирная ночь Города.
А утром, проснувшаяся первой Мишка - их сморило ближе к полуночи, спали кто где, и на кровати, в обнимку, и на полу - недоверчиво скривиться, обернется к Капелле.
Небо чисто. Только редкие белые облака плавают по нему, и солнце каплями сочится вниз, заливает улицы теплом. И от призрачной зелени Язвы, затягивавшей квартал вчера, ничего не осталось. Даже янтаря.
Капелла подойдет, встанет за плечом у Мишки. Коснется её волос грустным материнским жестом.
-Просто Грязь тоже ждет решения. Потому и затаилась...
Тишина, вязкая, как янтарь, снова заливает комнату.
Спасибо
Откроетесь?
заказчик
Любитель
199.
Утро пришло незаметно.
Серое, трепетное утро.
Розовым подернулось небо над Степью, капелька золота и синяя чернильная тьма, уползающая на запад...
Кофе горчил и пах дурманяще и терпко. Сценарий последней Пантомимы - той, что должна была подвести черту под произошедшим - подсыхал на столе. Бессмертник писал старой перьевой ручкой, она мазала и чернила сохли медленно. Если действовать неаккуратно - всё грозило размазаться и потечь.
Тонкие, с сильным наклоном буквы. В хрустальной вазочке - венчик степных цветов, уже начавших вянуть. Всему был предначертан итог, огонь и смерть. Только Хрустальная Роза должна была выстоять.
Конечно, к решению подтолкнул не призрачный утопизм. Просто, маленькая тайна из будущего, неслучившееся нечто в Городе-Мечте...
Марк сам не знал, что это будет. Просто чувствовал, что именно такой финал окажется самым правильным.
Он размял уставшие пальцы, хрустнул шеей, в этот ранней час лишенной привычного щегольского платка. Поднялся, скрипнув стулом.
После бессонной ночи хотелось свежего воздуха и чистоты.
Утро было светлым и пахло свежестью - той, от которой Город успел уже отвыкнуть за дни эпидемии. Маэстро запрокинул голову, прикрыл глаза. Губы его против воли растянулись в довольную, немного страшную, усмешку.
В последний день ничто не должно было мешать решению.
Ни бандиты. Ни солдаты.
Ни Язва.
Конечно, они не мешали.
В-первом, понравилось, что выбраны Приближенные Гаруспика. И вообще так светло и по-детски получилось.
Во-втором, изумительная атмосфера
мимо кто-то там
А вы откроетесь?
(После игнора а. №1 моей просьбы я даже опасаюсь просить о чем-либо подобном)
А я уже собиралась обидеться