День седьмой. Даниил, Андрей, Юлия и Ласка устраивают похороны Евы. После Даниил каждый день приходит на могилу, просит прощения, признается в любви.. NH! A+
Разумеется, это не было красиво. Сложно говорить о красоте, когда речь идет о человеке, летевшем с высоты крыши Собора и встретившемся с мостовой на всей скорости падения. С камней отмыли кровь. Те, кто видел полет, разошлись по домам. Хрупкое изломанное тело, в котором не осталось ни одной целой кости, завернули в чистую белую ткань, и Андрей поднял на руки бесформенный сверток, удержал широкой ладонью мотнувшуюся на сломанных шейных позвонках голову. Простыня пропитывалась темной кровью. Выбилась тонкая прядка светлых волос, закачалась в такт ходьбе... На Кладбище выл ветер. У Ласки отняли лопату и копали могилу по очереди. Юлия, с букетом степных цветов и сигаретой стояла в стороне, жадно затягиваясь и почти не моргая. Первую горсть земли бросил Андрей. Даниил, с мертвым бледным лицом, вытащил из-за пазухи бутыль твирина. Бутылку пустили по кругу, не пропустив даже Ласку. Окропили свежую могилу дурманным зеленым напитком. Вскоре над Степью к горизонту уже плыла скорбная поминальная песня. Меж друг другом не было сказано ни слова. Как и должно было быть.
Даниил ненавидел ходить на могилы. Кладбища напоминали о смерти, а смерть всегда вызывала у него отвращение и неприятие. Но к Еве было нужно. В конце концов, именно он не увидел и не остановил. Степные цветы, сухие и пыльные. Хлеб по здешним обычаям. Даниил заходил на полчаса по вечерам, умотанный и сонный, сидел на земле, слушая песни Ласки. Он чувствовал вину и легкую печаль. Светловолосая добрая дурочка, увидевшая в приезжем докторе принца - избито, просто и очень грустно. Ничего изменишь. Ничего не исправишь. Она была красива и очень хотела помочь... В этом городе она, наверное, не могла помочь по-иному. Молока и твирина в мягкую землю. Прикоснуться пальцами к холодному надгробию...
Утром Ласка обходит кладбище посолонь, и шепчет беспокойной встревоженной Еве о том, что вечером обязательно придет её принц. Принесет гостинцы.
Ласка встала в то утро раньше всех, еще засветло, когда израненное звездами небо было темным, а восток едва начинал розоветь. Встала совершенно обычно, буднично, с тяжелым твириновым вздохом, убрала всклоченные белесые волосы с серого личика с острыми чертами, пригладила их ладошками, и прошептала еле слышно, сама себе, будто напоминая: - Нет. Нет теперь с нами куколки. Разбилась совсем. Трещиной пошла. На пол упала- пролепетала девочка, слабо выдыхая – Ничего. Пора и ей покой найти. Свой покой. Вечный. Устало выдохнув, накинув на тонкие плечики телогрейку, и взяв в слабые руки грязную лопату, она побрела к изгороди, зная наперед, где теперь будет почивать ее новая соседка, молодая, бывшая хозяйка «Омута». Следующей проснулась Люричева. Проснулась от тяжелых снов, сперва связав их появление с пиком цветение твири, возможно началом болезни (?), с чтением после полуночи или постоянным напряжением. Снилась Ева Ян. Снилась красивой, намного краше, чем обычно, улыбающейся ярко накрашенными губами довольно, и прикрывая глаза смиренно, спокойно и сладко. Как улыбаются во снах те, кто ушел добровольно, по своей воле, не желая беспокоить никого. И не нужен был Юлии Дар Хозяйки – на сердце сделалось тяжко, и даже вдох ей давался с определенным усилием, труднее чем обычно. Растяжка лопнула, издав короткий, но пронзительно-отчаянный звон. И только письмо, пришедшее ей немногим позднее, заставило тонкие пальцы фаталистки судорожно дрожать, а саму Юлию - выкурить целую пачку папирос буквально одну за одной, порой давясь горьким дымом, и сдерживать подступающие слезы, из моря которых, лишь одна предательски покатилась к острому подбородку по бледной щеке. Стук в дверь заставил напрячься и снова прийти в себя, оставив сантименты. Пришли за нею. Ласка не справилась бы одна. Третьим очнулся Андрей. Еще хмельной после ночного кутежа, с каменной уверенностью в чудотворной силе пьяного твирина, с помятым лицом, умывшийся затхлой водой, с мокрыми ладонями, он быстро читал послание, наспех набросанное чьей-то неуверенной рукою. Дочитав до конца, хмель пропал сам собой. Хотелось было выругаться, рассмеяться в лицо, тому, кто эту филькину грамоту написал, да и выдумал вообще. Только вот шутить таким здесь не принято, особо в такое время. Схватив скомканную бумажку со стола, он прочитал послание еще раз, слово за словом, букву за буквой. А потом еще. Снова и снова. «Собор…Прыгнула…Мертва.» Выругавшись сквозь плотно стиснутые зубы, Андрей рыкнул как дикий зверь, которому нанесли обжигающий удар хлыстом, махнул сильной рукой и опрокинул стол, на котором стояли пустые, ядовито-зеленые, пустые бутылки, вчера еще, полные твирина. - Моя женщина! За его спиною гулко ударила дверь. Зеленые осколки испуганно дрожа лежали на полу. Даниил смотрел в пустоту. Вернее сказать, сейчас он всем своим естеством, сознательным и бессознательным, хотел, чтобы его взгляд не видел белоснежного, кое-где измятого намокшего савана, ее бледных рук и лица – свежего, юного и нежного, девичьего лица, на котором застыла блаженная, восковая маска мертвенного спокойствия. Его прожигающий, пытливый взгляд ученого, борца со смертью, бросившего вызов времени и неизбежности, стал стеклянным, растерянным и испуганным, словно то у молодого мальчишки, который лишь сейчас осознал, лишь сейчас почувствовал дыхание старухи с косой у себя на щеке. Он не сводил с нее глаз. Улыбчивая, трепетная, простоватая Ева, которая внезапно стала ему…такой дорогой и нужной, сейчас лежала обернутая в белые одежды покойницы, прямо здесь, у его ног. Что же это такое, как не усмешка судьбы? Не ее хохот прямо в лицо?! Грянул гром. Над свежевырытой могилой стояло трое – двое мужчин – широкоплечий, с волевым лицом и тонкой ниткою плотно сомкнутых губ и другой – одетый в кожаный плащ, повернувший лицо навстречу мелкой водяной пыли, которая сыпалась с неба, застившая полные влаги глаза. - Не вините себя, Бакалавр…- хотела было начать стоящая немного поодаль Юлия, но тут же осеклась и затихла, понимая что вряд ли подберет нужные слова, и они вообще будут уместными сейчас. Струйка дыма поднималась от ее руки куда-то ввысь и таяла в дожде. Сигарета тлела медленно. Дочь смотрителя кладбища стояла на пороге своей сторожки, и молитвенно сложив руки на груди, тихо пела: - Лучшею куклою ты была. Как же тебя я не сберегла? Как же такое случилось с тобой? Веки лежать под землей сырой.
первое очень понравилось, Даниил потрясающий второе здорово тем, что описали буквально чувства всех. и четверостишие очень кстати пришлось :3 дорогие авторы откроются?) тронутый заказчик
-
-
14.08.2012 в 19:12293.
Разумеется, это не было красиво.
Сложно говорить о красоте, когда речь идет о человеке, летевшем с высоты крыши Собора и встретившемся с мостовой на всей скорости падения. С камней отмыли кровь. Те, кто видел полет, разошлись по домам. Хрупкое изломанное тело, в котором не осталось ни одной целой кости, завернули в чистую белую ткань, и Андрей поднял на руки бесформенный сверток, удержал широкой ладонью мотнувшуюся на сломанных шейных позвонках голову. Простыня пропитывалась темной кровью. Выбилась тонкая прядка светлых волос, закачалась в такт ходьбе...
На Кладбище выл ветер.
У Ласки отняли лопату и копали могилу по очереди. Юлия, с букетом степных цветов и сигаретой стояла в стороне, жадно затягиваясь и почти не моргая. Первую горсть земли бросил Андрей. Даниил, с мертвым бледным лицом, вытащил из-за пазухи бутыль твирина.
Бутылку пустили по кругу, не пропустив даже Ласку. Окропили свежую могилу дурманным зеленым напитком.
Вскоре над Степью к горизонту уже плыла скорбная поминальная песня.
Меж друг другом не было сказано ни слова.
Как и должно было быть.
Даниил ненавидел ходить на могилы. Кладбища напоминали о смерти, а смерть всегда вызывала у него отвращение и неприятие. Но к Еве было нужно. В конце концов, именно он не увидел и не остановил.
Степные цветы, сухие и пыльные. Хлеб по здешним обычаям. Даниил заходил на полчаса по вечерам, умотанный и сонный, сидел на земле, слушая песни Ласки. Он чувствовал вину и легкую печаль. Светловолосая добрая дурочка, увидевшая в приезжем докторе принца - избито, просто и очень грустно. Ничего изменишь. Ничего не исправишь. Она была красива и очень хотела помочь...
В этом городе она, наверное, не могла помочь по-иному.
Молока и твирина в мягкую землю. Прикоснуться пальцами к холодному надгробию...
Утром Ласка обходит кладбище посолонь, и шепчет беспокойной встревоженной Еве о том, что вечером обязательно придет её принц.
Принесет гостинцы.
-
-
14.08.2012 в 19:37Внелимит. 657.
Ласка встала в то утро раньше всех, еще засветло, когда израненное звездами небо было темным, а восток едва начинал розоветь. Встала совершенно обычно, буднично, с тяжелым твириновым вздохом, убрала всклоченные белесые волосы с серого личика с острыми чертами, пригладила их ладошками, и прошептала еле слышно, сама себе, будто напоминая:
- Нет. Нет теперь с нами куколки. Разбилась совсем. Трещиной пошла. На пол упала- пролепетала девочка, слабо выдыхая – Ничего. Пора и ей покой найти. Свой покой. Вечный.
Устало выдохнув, накинув на тонкие плечики телогрейку, и взяв в слабые руки грязную лопату, она побрела к изгороди, зная наперед, где теперь будет почивать ее новая соседка, молодая, бывшая хозяйка «Омута».
Следующей проснулась Люричева. Проснулась от тяжелых снов, сперва связав их появление с пиком цветение твири, возможно началом болезни (?), с чтением после полуночи или постоянным напряжением. Снилась Ева Ян. Снилась красивой, намного краше, чем обычно, улыбающейся ярко накрашенными губами довольно, и прикрывая глаза смиренно, спокойно и сладко. Как улыбаются во снах те, кто ушел добровольно, по своей воле, не желая беспокоить никого. И не нужен был Юлии Дар Хозяйки – на сердце сделалось тяжко, и даже вдох ей давался с определенным усилием, труднее чем обычно.
Растяжка лопнула, издав короткий, но пронзительно-отчаянный звон.
И только письмо, пришедшее ей немногим позднее, заставило тонкие пальцы фаталистки судорожно дрожать, а саму Юлию - выкурить целую пачку папирос буквально одну за одной, порой давясь горьким дымом, и сдерживать подступающие слезы, из моря которых, лишь одна предательски покатилась к острому подбородку по бледной щеке. Стук в дверь заставил напрячься и снова прийти в себя, оставив сантименты. Пришли за нею. Ласка не справилась бы одна.
Третьим очнулся Андрей. Еще хмельной после ночного кутежа, с каменной уверенностью в чудотворной силе пьяного твирина, с помятым лицом, умывшийся затхлой водой, с мокрыми ладонями, он быстро читал послание, наспех набросанное чьей-то неуверенной рукою. Дочитав до конца, хмель пропал сам собой. Хотелось было выругаться, рассмеяться в лицо, тому, кто эту филькину грамоту написал, да и выдумал вообще. Только вот шутить таким здесь не принято, особо в такое время. Схватив скомканную бумажку со стола, он прочитал послание еще раз, слово за словом, букву за буквой. А потом еще. Снова и снова. «Собор…Прыгнула…Мертва.»
Выругавшись сквозь плотно стиснутые зубы, Андрей рыкнул как дикий зверь, которому нанесли обжигающий удар хлыстом, махнул сильной рукой и опрокинул стол, на котором стояли пустые, ядовито-зеленые, пустые бутылки, вчера еще, полные твирина.
- Моя женщина!
За его спиною гулко ударила дверь. Зеленые осколки испуганно дрожа лежали на полу.
Даниил смотрел в пустоту. Вернее сказать, сейчас он всем своим естеством, сознательным и бессознательным, хотел, чтобы его взгляд не видел белоснежного, кое-где измятого намокшего савана, ее бледных рук и лица – свежего, юного и нежного, девичьего лица, на котором застыла блаженная, восковая маска мертвенного спокойствия. Его прожигающий, пытливый взгляд ученого, борца со смертью, бросившего вызов времени и неизбежности, стал стеклянным, растерянным и испуганным, словно то у молодого мальчишки, который лишь сейчас осознал, лишь сейчас почувствовал дыхание старухи с косой у себя на щеке.
Он не сводил с нее глаз. Улыбчивая, трепетная, простоватая Ева, которая внезапно стала ему…такой дорогой и нужной, сейчас лежала обернутая в белые одежды покойницы, прямо здесь, у его ног. Что же это такое, как не усмешка судьбы? Не ее хохот прямо в лицо?!
Грянул гром. Над свежевырытой могилой стояло трое – двое мужчин – широкоплечий, с волевым лицом и тонкой ниткою плотно сомкнутых губ и другой – одетый в кожаный плащ, повернувший лицо навстречу мелкой водяной пыли, которая сыпалась с неба, застившая полные влаги глаза.
- Не вините себя, Бакалавр…- хотела было начать стоящая немного поодаль Юлия, но тут же осеклась и затихла, понимая что вряд ли подберет нужные слова, и они вообще будут уместными сейчас. Струйка дыма поднималась от ее руки куда-то ввысь и таяла в дожде. Сигарета тлела медленно.
Дочь смотрителя кладбища стояла на пороге своей сторожки, и молитвенно сложив руки на груди, тихо пела:
- Лучшею куклою ты была.
Как же тебя я не сберегла?
Как же такое случилось с тобой?
Веки лежать под землей сырой.
-
-
14.08.2012 в 23:38проникшийся читатель
-
-
15.08.2012 в 20:31второе здорово тем, что описали буквально чувства всех. и четверостишие очень кстати пришлось :3
дорогие авторы откроются?)
тронутый заказчик
-
-
15.08.2012 в 22:11Второй Исполнитель к вашим услугам.
-
-
14.10.2014 в 00:10